«Это только начало, – устало подумала Кэрол. – Любовь к трудностям – это прекрасно. Но, кажется, на сей раз любовь станет тяжелым испытанием».
Тони закрыл за собой дверь, бросил кейс и прислонился к стене. Он получил то, что хотел. Теперь это борьба умов, схватка его проницательности с извращенным воображением убийцы. Он должен найти извилистую тропку, ведущую прямо к сердцу преступника. Тони придется пройти по ней, избежать обманчивой игры теней, не заблудиться в предательском подлеске.
Он оттолкнулся от стены, внезапно ощутив крайнюю усталость, и пошел на кухню, стягивая с себя галстук и расстегивая рубашку. Сначала он выпьет холодного пива, а потом займется газетными вырезками по трем предыдущим убийствам. Не успел он открыть холодильник, как зазвонил телефон. Захлопнув дверцу, Тони схватил трубку, пытаясь, не уронить ледяную жестянку.
– Алло?
– Энтони, – произнес голос в трубке.
Тони с трудом сглотнул.
– Мне некогда, – сказал он, перебивая хрипловатое контральто. Поставив жестянку на кухонный стол, он потянул за колечко.
– Делаешь вид, что недосягаем? Ну да, хочешь покобениться! Я думала, что вылечила тебя от попыток избегать меня. Полагала, что все это уже позади. Не говори, что хочешь двинуться в обратном направлении и бросить трубку, не дав мне договорить. Это все, о чем я прошу. – В голосе прозвучали дразнящие интонации. Собеседница Тони готова была рассмеяться.
– Я не делаю вид, – запротестовал он. – Сейчас и правда неподходящий момент. – Он ощутил, как в душе медленно нарастает гнев.
– Конечно. Ты мужчина. Ты босс. А может, хочешь что-нибудь изменить? Понимаешь, куда я клоню? – Голос превратился во вздох, дразня и заводя собеседника. – В конце концов, это ведь строго между нами. Как говорится, только для совершеннолетних…
– Значит, я не могу сказать «нет»? Что, такое право есть только у женщин? – спросил он, уловив в своем голосе напряжение. Его злость росла, как и комок в горле.
– Господи, Энтони, когда ты злишься, голос у тебя становится такой сексуальный! – промурлыкал голос.
Тони в замешательстве отвел трубку от уха, глядя на нее, как на инопланетный артефакт. Иногда он спрашивал себя: те слова, что он произносит, это то, что слышат его собеседники?
С беспристрастием клинициста он отметил, что пальцы, стиснувшие трубку, от напряжения побелели. Мгновение спустя он снова приложил трубку к уху.
– Я растекаюсь, стоит мне только услышать твой голос, Энтони, – продолжала она. – Тебе не хочется узнать, во что я одета, что сейчас делаю? – Она соблазняла, ее дыхание стало учащенным.
– Слушай, у меня был трудный день, у меня уйма работы, и как бы мне ни нравились наши маленькие игры, сегодня вечером я не в настроении. – И Тони в отчаянии оглядел свою кухню, как будто искал пожарный выход.
– Милый, у тебя такой напряженный голос. Позволь мне снять с тебя усталость. Давай поиграем. Подумай обо мне, расслабься. Ты же знаешь, что потом тебе будет лучше работаться. Ты же знаешь, что со мной тебе лучше всего. Ты – жеребец, я – королева секса, для нас нет ничего невозможного. Для начала я заведу с тобой самый грязный, самый сексуальный, самый заводной разговор на свете.
Внезапно его злость вырвалась на свободу.
– Не сегодня! – заорал Тони и бросил трубку с такой силой, что жестянка с пивом подпрыгнула.
Тони с отвращением посмотрел на банку, схватил ее и швырнул в мойку. Жестянка задребезжала, перекатываясь по нержавейке и выплевывая пиво и пену. Тони присел на корточки, опустил голову и закрыл лицо руками. Сегодня, оказавшись лицом к лицу с чужими кошмарами, он не хотел вспоминать собственную неполноценность. Телефон снова зазвонил, но он не шелохнулся, только еще крепче зажмурил глаза. Когда включился автоответчик, звонивший положил трубку.
– Сука, – злобно прошипел он. – Сука.
Когда мои соседи уходят утром на работу, они спускают свою немецкую овчарку с цепи на заднем дворе. Весь день она без устали бегает, рыщет по залитой бетоном площадке с усердием тюремного стражника, по-настоящему любящего свою работу. Овчарка коренастая, черная с рыжим, лохматая. Стоит кому-то войти в соседний двор, и она начинает лаять: гортанная какофония хуже любого вторжения. Когда позади домов в проулке появляются мусорщики, собака впадает в истерику, встает на задние лапы, а передними без устали скребет о тяжелые деревянные ворота. Я слежу за ней через окно задней спальни. Стоя на задних лапах, она почти достает до верхней перекладины ворот. Превосходная зверюга.
В следующий понедельник я покупаю пару фунтов мяса и нарезаю его кубиками, как советуют лучшие кулинары. Потом делаю в каждом кубике маленький разрез и вкладываю туда по таблетке транквилизатора, который врач упорно мне выписывает. Мне они без надобности, я никогда ими не пользуюсь, но предчувствую, что однажды они могут пригодиться.
Я выхожу через заднюю дверь, и в лицо мне ударяет залп собачьего лая. Я могу позволить себе повеселиться в последний раз. Сую руку в миску с влажным, холодным и липким на ощупь мясом. Потом начинаю горстями бросать его через стену. Вернувшись домой, мою руки и поднимаюсь наверх, на свой наблюдательный пункт у компьютера. Выбираю создающий жестокости и дикости мир Дарксида. Несмотря на поглощенность игрой, то и дело посматриваю в окно. Через некоторое время собака падает на землю, язык вываливается у нее из пасти. Я выхожу из игры и беру бинокль. Она, кажется, еще дышит, но не двигается.
Я сбегаю вниз, беру приготовленную заранее сумку с инструментами и сажусь в джип. Разворачиваюсь в проулке так, что задний борт едва не утыкается в ворота соседского двора. Вырубаю мотор. Тишина. Чувствую гордое удовлетворение. Беру фомку и спрыгиваю на землю. Взломать соседские ворота – дело нескольких мгновений. Распахиваю их и вижу, что собака не шевелится. Я открываю сумку и сажусь рядом с псом на корточки. Засовываю язык ей в пасть и крепко связываю морду хирургической лентой. Связываю лапы, передние и задние, и волоку ее к джипу. Она тяжелая, но я держу себя в форме, и забросить ее в багажник не составляет труда.
Когда мы приезжаем на ферму, пес только коротко пофыркивает, но проблесков сознания нет, даже когда я поднимаю ей веки. Опускаю собаку в тележку, довожу до коттеджа и вываливаю в пролет лестницы. Зажигаю свет и водружаю собаку на дыбу, как мешок с картошкой, потом поворачиваюсь и начинаю рассматривать свои ножи. На стене у меня укреплен магнитный ремень, там они и висят: каждый заточен профессионально. Мясницкий нож для приготовления филе, резцы по дереву, окорочный и сапожный ножи. Я выбираю последний, разрезаю веревки на собачьих лапах и кладу ее на живот. Укрепив ремень вокруг тела, крепко привязываю ее к дыбе. Тут мне становится ясно, что все не так просто.
Несколько минут назад собака перестала дышать. Я припадаю головой к грубой шерсти у нее на груди, пытаясь уловить биение сердца, но уже слишком поздно. С дозой снотворного вышла ошибка, она получила слишком много. Признаюсь, меня охватила ярость. Смерть собаки нисколько не мешала провести испытание аппарата в действии, но мне не терпелось увидеть ее страдания; небольшая месть за то, что сумасшедший лай будил меня десятки раз, особенно после тяжелой ночной смены. Но она умерла, не страдая ни минуты. Последнее сладкое воспоминание собачьей жизни – пара фунтов мяса. Мне не нравится, что она умерла счастливой.
Тут обнаруживается вторая проблема. Приспособленные мной ремни прекрасно подходили для человеческих лодыжек и запястий. Но у собаки нет кистей рук и стоп, которые не позволяли бы выскальзывать лапам.
Я недолго пребываю в недоумении. Решение нахожу неэлегантное, но меня оно устраивает. После ремонта и изменений, произведенных в погребе, у меня остались шестидюймовые гвозди. Я аккуратно кладу левую переднюю лапу так, что она накрывает дыру в брусьях. Нащупав местечко между костями, одним ударом молотка вбиваю под прямым углом гвоздь в лапу, как раз над последним суставом. Закрепив ремень под гвоздем, тяну. Так, продержится долго.