Зря он это добавил. Слово «суд», кажется, в конец убило Седого, он принялся плакать еще сильнее. Психологом полковник оказался никудышным. Немного поразмыслив, он, видимо, понял это и сам, так как поспешил ретироваться восвояси. Соломоново решение.
— А вы, ребята, тоже со схода? — спросил нас лысоватый, который вслед за полковником разумно решил оставить Седого в покое.
— Ага.
— Лихо вы в автобусе закрутили…
— Так это ж не мы, это все омоновцы.
Лысоватый рассмеялся.
— А и вправду они, чего им только дома не сидится?..
— Дома — дети и жены.
На этот раз рассмеялись мы все. Седой наконец прекратил плакать. Теперь он смотрел невидящим взглядом в одну точку на стене. Торжество абсурда продолжалось.
Потом нас начали наконец вызывать для ознакомления с составленными на нас протоколами. Всюду сновали полицейские — в этот вечер их было в участке много, чересчур много — можно было подумать, что проводится какая-то специальная операция, конечной целью которой является полное искоренение преступности в Городе — столько сил было задействовано.
Первым в очереди был я. Я прошел в соседнее помещение. За столом сидела девушка-лейтенант, перед ней на столе лежали заполненные протоколы.
— Фамилия? — спросила она.
Я назвал свою фамилию.
— Садись, знакомься.
Она придвинула мне протокол. Я сел на стул напротив нее и принялся читать.
Протокол сухим казенным языком описывал факты моего задержания. Участвовал, скандировал, не выполнял законных распоряжений полиции… Это их-то распоряжения законные? Ну-ну. А народ, получается, как всегда, беззаконие творит…
— И что? — спросил я лейтенанта.
— Надо написать: согласен — не согласен.
— А как вы думаете?
— Я не в гадалки с тобой играю.
Я написал, что не согласен с протоколом. Хотелось написать больше, хотелось высказать, как я ненавижу эту лживую власть, которая бросает ОМОН на мирных граждан, пришедших отстоять свои права…
— Чего вам дома-то не сидится? — спросила меня лейтенант, глядя, как я вывожу буквы в протоколе.
— Совесть не позволяет…
— И что — с совестью легче живется?..
Хороший вопрос, риторический. Что называется: не в бровь, а в глаз. Конечно, я мог бы дать ей более-менее развернутый ответ, но вряд ли она бы поняла. Я промолчал.
— Мы с тобой, кстати, из одного города… — как бы ненароком сказала лейтенант.
— Да? Бывает… — тоже мне землячка нашлась.
— Чего тебе власть-то нынешняя сделала? Все возможности есть, живи себе — не хочу… — она, видимо, решила залезть ко мне в душу, раз уж мы по случайности родились в одном месте. Со мной такое не пройдет. Не того я сорта.
— А вы чего родину-то покинули? — задал я ей встречный вопрос.
На этот раз пришла ее очередь промолчать. Мой вопрос тоже был из разряда риторических.
— Работу там не найти? — решил подсказать я ей верный ответ. — Или сразу правильный смысл жизни? Не хочется детей растить в загибающейся провинции? Или что?..
Продолжать этот ряд можно было бесконечно долго, но я не стал, пожалел ее. Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. Она тоже сбежала оттуда однажды, а теперь заблудилась в лабиринте. Живет сегодняшним днем. Снимает квартиру или вообще комнату в коммуналке поблизости, с соседями-мигрантами или же алкоголиками, в редкие выходные ходит по торговым центрам и думает, что проводит время, а на самом деле просто прожигает его; в жизненных планах ее предсказуемо значится квартира, купленная в ипотеку и достаточно безвкусно обставленная мебелью, купленной на распродаже, да, может, еще недорогой корейский автомобильчик небольших габаритов — этакий дамский вариант. В общем, стандартный набор приезжей девушки, изо всех сил старающейся стать местной, но неизменно остающейся в категории «понаехавших».
— Давай подписывай там, где галочки стоят, — по тому, как резко всякая любезность слетела с ее лица, я понял, что попал в точку. Причем в болевую.
— Ага, сейчас, — я поставил свои автографы в протоколе. — Когда нас отпустят-то?
— До суда не отпустят…
Вот такие расклады. Твое право на правду заканчивается там, где начинается их право на «пресечение незаконных действий». Я вспоминаю фразу из читанного еще до армии Савинкова — русского революционера начала двадцатого века: «Это виселица. Это закон». С тех пор ничего не изменилось. Разве что появилась немного кривая интернетовская шутка в виде перефразированных слов президента: «Не нравится мой ОМОН — идите в мой суд»…