— Представляешь, мне Зиккурат приснился. Натуральный — Вавилонский.
— Да? Бывает…
— Что-то в последнее время мне слишком часто стало сниться нечто похожее на Зиккурат, такое ощущение, что этот образ скоро начнет мерещиться наяву. Какое-то прямо Вавилонское умопомрачение…
— Может, ты Пелевина перечитал?
— Вряд ли. У Пелевина в «Дженерейшн Пи» Зиккурат мистический, оккультный. У меня — другой, более реальный что ли… Хотя Пелевин правильно выхватывает образ.
Зиккурат — это модель современного мира в миниатюре. В основе, у подножия, широкие массы, обреченные рождаться, потреблять и подыхать — людское море, охваченное голодом, безумием и идеей убийства; в середине — ступени феодалов, скрупулезно подсчитывающих барыш, насаждающих идею власти и авторитета, чтобы было легче управлять морем; на вершине — жрецы, полубоги и божества, те, кто правит феодалами и людьми, те, кто диктует законы, создает идеологии, дарует блага. Кажется, Зиккурат происходит от слова вершина… Значит, Зиккурат — квинтэссенция вершины, высшая социальная цель и мечта; то, чего надо достичь каждому и чего не достичь никогда.
— Положим.
— Зиккурат — это и наше государство в целом. Структура, разделенная на множество ступеней, водруженных на другие ступени, которые водружены еще на ступени — и эти ступени эксплуатируют друг друга… Это пресловутая вертикаль, уничтожающая душу, наделяющая власть внеземной, демонической силой.
— Значит, Зиккурат должен быть разрушен…
— Возможно. Но проблема заключается еще и в том, что в таком случае мы получим взамен… и получим ли вообще…
— Ты думаешь, кто-то когда-то имел ответ на этот вопрос, начиная какие-либо перемены?
— Сомневаюсь.
— То-то и оно. Если гидре не отрубить ее головы — она будет только множиться, — Глеб вздохнул. — Наше поколение, к сожалению, слишком развращено обществом потребления, слишком уж оно въелось в него, эту мысль теперь трудно донести до наших сверстников… Пока есть все эти айфоны, страпоны и прочие –оны, нынешняя власть может сидеть и в ус не дуть…
— Рано или поздно что-то должно случиться…
— Я надеюсь, что уже случилось, хотя и сомневаюсь…
На нарах произошло шевеление.
— Эй, философы, чего не спите? — это проснулся Быра.
— Некогда. Революция в стране.
— Ой ли! Понедельник в стране… люди с бодуна маются, на работу собираются…
— А мы на суд…
— Тогда тем более надо выспаться.
— Мы уже выспались.
— Так другим дайте!..
Но в итоге Быра больше не уснул. Впрочем, с наступлением утра сделать это стало очень непросто: отделение вновь наполнилось полицейскими, которые постоянно ходили туда-сюда по коридору, гремели дверьми, перекрикивались и производили много шума. Вслед за Бырой поднялся и последний заключенный нашей камеры — Вадим.
— Который час? — спросил он.
— Черт его знает, но, судя по всему, рабочий день начинается.
— Понятно. Мы, я так понимаю, сегодня на работу не идем?..
Только сейчас я вспомнил про свой офис, который ждал меня где-то там далеко. Мое теплое и уютное рабство. Мой лабиринт и моя Голгофа. Мне почему-то стало весело. Интересно, хватятся ли моего отсутствия там или нет?
— Не идем. У нас теперь есть дела поважнее.
Нам дали по очереди посетить туалет, а потом еще около полутора часов мы сидели на нарах и наблюдали за хаотическим движением в коридоре, ожидая своей участи. Наконец камеру открыл новый дежурный в сопровождении вчерашнего майора.
— Собирайтесь — на суд поедем, — коротко сказал майор.
— Мы уже собраны, ремни и шнурки верните только…
Нам вернули нашу галантерею, часы и мобильные, мы привели себя в порядок. За ночь, проведенную в камере, я толком не выспался, усталость ощущалась в руках и ногах. К тому же немного ныла спина, которой не очень понравилась постель в виде деревянных нар. Пришлось сделать небольшую разминку, чтобы тело получило столь необходимый ему тонус.
В сопровождении майора и еще двух полицейских мы вышли на улицу. Перед отделением была припаркована покрашенная в характерный белый цвет с синими полосами «Газель», майор указал нам на нее:
— Вот наш автобус.
— Комфортабельный…
— Ага…
Майор достал сигарету.
— Кому не нравится — могу в клетке отвезти…
— Нет, спасибо — нам все очень нравится.
— Можно, мы тоже покурим?
— Курите.
Мы закурили, некурящий Вадим достал мобильный и стал кому-то звонить. Судя по дальнейшему разговору — кому-то из своей оппозиционной либеральной партии.