На соседней платформе метрах в двадцати от меня ждали свой автобус дачники — сезон начинался. Среди их вещей были сумки, груженные рассадой, грабли, лопаты… Люди начинали летний побег из города. Собирались сеять и жать. Я — в метафизическом и иносказательном смысле — был одним из них. Тоже собирался сеять и жать. Вот только какие ростки даст моя почва?
Вопросы водят нас по кругу. Мы их задаем, мы же на них и отвечаем. Либо отвечает время — но новым вопросом.
Мою конструкцию из нанизанных одна на другую мыслей разрушил малыш, который выбежал из-за угла и распугал голубей. Те вспорхнули клекочущим облаком и, отлетев метров на десять, сели возле небольшой лужи. Малыш тут же направился к ним.
Его остановила бабушка, появившаяся следом. Взяла за руку и принялась делать наставление строгим тоном. Малыш потупил взгляд, уткнувшись глазами в землю и лишь изредка исподтишка стреляя ими в сторону голубей. Забава не удалась.
Интересно, хотелось бы мне стать ребенком и так же беззаботно гонять голубей, вместо того чтобы обустраивать свою жизнь, пытаясь вытянуть вектор из точки под названием «здесь и сейчас» в смутное и полное тревог «будущее»? Я задумался на секунду.
Ответственность, безусловно, пугает каждого из нас. Мы боимся постигать реальность, ибо реальность в чистом, экстрагированном виде не слишком приятна. Нам проще смотреть на нее сквозь призму навязанных извне стереотипов, сквозь кальку чужих мыслей и слов. Нам проще доверять управление политикам, отдавать деньги банкирам, ждать прогнозов погоды от метеорологов, чем действовать самим. Такова природа человека. Именно поэтому история его цивилизации — это история перекладывания дел и задач с одних плеч на другие. И все же…
Мы не столь долго живем, чтобы размениваться по мелочам. И наши страхи рано или поздно пожирают нас. Всему свое время и все должно идти как должно. Может, поэтому я пришел к выводу, что возвращаться в детство я не хочу. Время ушло — и не вернешь его.
Тем временем к платформе с дачниками подошел автобус — запыленный, фырчащий пазик. Дачники вереницей загрузились в него со всеми своими сумками и рассадой. Наступало время сеять…
Я посмотрел на часы. До моего автобуса оставалось пять минут, но автобуса пока не было. На платформе собирались люди — их набралось уже приличное количество. Они прохаживались туда-сюда, поглядывая на часы, как и я. Нас всех ждала дорога — каждого своя. Нам всем предстояло бежать. Отсюда — туда.
Наша реальность и наши сны — лабиринт. Мы плутаем по его коридорам в теплом полумраке, путаясь и в реальности, и во снах. Нас окружает искаженное, причудливое бытие, где потерялась причинно-следственная связь. У нас есть мечты и планы — сны, у нас есть падения и разочарования — реальность. Что идет за чем — непонятно. В этом месиве сомнительны все достижения, равно как и постигающие тебя разочарования. Если ты кем-то смог стать — значит, ты уже никогда не станешь кем-то другим. Кто скажет: ты приобрел или потерял?
В глубине этого лабиринта сокрыт храм, а в коридорах полно убийц. Они убивают нас, мы и есть эти убийцы. Убивая друг друга, а в первую очередь — себя, мы черпаем энергию лабиринта. Для того, чтобы растрачивать ее в очередном убийстве. Виток за витком — мы должны двигаться к храму.
Легко заплутать, легко сбиться. Можно вообще не дойти. Можно сесть и заснуть — то есть погрузиться в сон. Но заснув во сне — проснешься в реальности. Неизвестно, что первично. Главное — дойти до храма. Главное — подняться по его ступеням…
Автобус с дачниками уехал, подошел мой автобус. Я встал со скамейки и пошел к нему. Поднялся в салон, нашел свое место. Поставил вещи на сиденье к окну и снова вышел. Достал сигарету, окинул взглядом вокзал. Здесь ничего не менялось годами: люди приезжали, люди уезжали. Круговорот людей. Водоворот душ. Вокзал, конечно, не запомнил ни одного из них, ни одного из нас: зачем помнить?
Перрон опустел, и я вернулся на свое место. Место рядом заняла средних лет женщина в шляпе с широкими полями — почти сомбреро — и в солнцезащитных очках. Зачем ей такая шляпа?