Раскладывая врученные мне мамой продукты и гостинцы в холодильнике Стаса, я смог воочию пронаблюдать все прелести холостяцкой жизни: холодильник был заполнен… ничем. Лишь в морозилке по стенам выступали сталактиты и сталагмиты льда. Стас пояснил, что питается в основном в близлежащих забегаловках либо в столовой на работе, дома готовит только лапшу быстрого приготовления, если слово «готовка» тут вообще уместно.
— Мы этот момент поменяем, — сказал я, разглядывая небольшую кухню. Армейское питание, конечно, не отличалось особыми кулинарными изысками, но питаться обстоятельно и впрок за время службы я привык.
— Меняй, если хочешь, — пожал плечами Стас, — только готовить тогда будешь все равно ты.
— Не вопрос, — подытожил я.
— Вопрос лишь в том, кто пойдет за пивом?
— Думаешь?
— А то!
— Ну, раз с готовкой порешили, могу и я сходить, заодно и продукты куплю.
— Продукты ты купить еще успеешь, не последний день здесь живешь, только приехал, а за пивом сходим вместе и прошвырнемся заодно по району.
— Как скажешь.
— Я уже сказал.
Мы обулись и пошли на улицу. Теплый вечер растекся по дворам, принеся уютную прохладу; для миллионов жителей мегаполиса наступало время отдыха, таинственное время духа и созерцания. Можно было собраться с мыслями.
Весна закончилась. Время тревог и перемен было вычеркнуто из календаря навсегда, близилось лето новых поисков и надежд. Пока что мы просто шли пить пиво и болтать: за жизнь, о планах на будущее, о девушках, обо всем. Завтра нас ждали дела, сегодня мы могли ненадолго о них позабыть.
Стас купил по две бутылки на брата и сигарет — угощал он. Я пытался предложить поделить оплату пополам, но он беспрекословно отказался. «Ты — мой гость», — сказал он. Мы пошли в ближайший парк, разбитый позади крупного торгового комплекса.
— Ну, давай — за встречу, — сказал Стас, когда мы расположились на скамейке в парке.
— Давай, — мы стукнулись бутылками.
Наша жизнь зачастую банальна, хотя мы и не хотим этого признавать. Ее описание можно свести к простым вещам: пошел туда-то, встретил того-то, выпил с ним пива, поболтал о том о сем. К сожалению, это так. Из наших речей не составишь глубокомысленных трактатов о философии на память и в назидание потомкам, как это было у древних греков. Мы просты и предсказуемы. Наши проблемы, наши трудности и радости примитивны и похожи на трудности и радости всех остальных жителей земли, и с этим ничего не поделаешь. Поэтому читать про нас местами будет неинтересно — это я точно могу сказать. Но, читая про нас, можно будет прочитать в открытой книге и всех остальных, тех, кто остался за пределами текста. Детали не важны, ибо детали просты и понятны, мы все живем одним и дышим одним. И этот вечер — лишь один из тысяч фрагментов огромной мозаики бытия, выполненной в однообразной манере, из однотипных и одноцветных кусков, дабы в совокупности уже стать чем-то гораздо более сложным. Поэтому все повторяется, круг за кругом, страница за страницей.
— Ты в университете собираешься восстанавливаться? — спросил Стас.
— Думаю об этом. Только хотел бы сначала попробовать перевестись на философский.
— Считаешь, получится?
— Не знаю. Теоретически возможно все, что явно не противоречит здравому смыслу, но, сам знаешь, на практике начинают вырастать такие преграды, которые даже здравому смыслу не по плечу.
— Это точно.
— Сам-то не пробовал восстанавливаться?
— Думал об этом, но не пробовал.
— А чем тогда занимался тут, пока я, так сказать, отсутствовал?
— Да так… Работал в основном.
— А не в основном?
Народ тянулся в парк от торгового комплекса целыми вереницами, люди покупали там продукты и выпивку и устраивали импровизированные пикники здесь, прямо на скамейках и лужайках. Я вспомнил, что сегодня пятница, а значит, следом идут выходные, поэтому люди и оттягивались.
— С Танюхой расстался, — Стас достал сигарету.
— Это я знаю. Чего так?
— Устали друг от друга, наверное. Больше, конечно, она от меня…