Словацкий писатель
© Текст Мирослав Валек, 1978, 1982, 1984
иллюстрации Индро и Здено Влах, 1978, 1982, 1984
Мирослав Валек
Индро и Здено Влах
Песня о лесе
Из воды
I
Мной завладеть, как алкоголь, смогло
твое лицо. И все мне было мало.
Потом оно бессонницею стало.
Лекарство принял я, — не помогло.
Вдруг вспомнил о заманчивом соблазне:
дать телеграмму можно без труда,
чтоб ты пришла. (Во сколько. И — куда.)
Как черный кофе, пью тебя, мой праздник.
Коль любишь, знай: безжалостно спеша,
во всех любовях неостановимо
часы минуты гонят мимо, мимо...
Блажен, чья неподвластна им душа.
Как будто бы отравлен я, все мышцы сводит.
Пора одной любви приходит и уходит.
К другой шагнул я, — только и всего.
Белый флаг над болью сердца твоего.
II
Весною можно заглянуть к реке в спальню,
вертикальным тростником отгорожена,
как на подстилке, примостилась она осторожно.
И смотрит на все горизонтально.
Жаворонок с бомбой, что в небе повис,
все еще там, в том просторе широком.
Любовь, ты знаешь, что становится часто роком
то, в чем, казалось, отсутствует смысл?
Оранжевая пыльца на ступни твои слетела,
эта опасная взрывчатка весны
к лицу тебе, утренней, отсмотревшей последние сны.
Любовь, у меня сегодня легко воспламеняющееся тело.
Любовь, прощай. Что глаз слезами мне не жжет,
написала ты маме? Или не захотела?
Ах, любовь! Лишь в том не лжет, что лжет.
III
Итак, река. Деревья — будто в судорогах,
которые напоминают роды.
О берег плещет берег, бьются воды.
Но это — для других аплодисменты, сударь.
Ты — над зеркальностью ее стекла.
Твои часы упали, — и — до дна.
Приходит время, не идет она.
Любовь тебя все ищет. Иль — нашла?
Полна тобой, собой самой полна.
В ней — то, чем одарил ее одну ты.
Промешкаешь всего на полминуты —
и нет в тебе того, что есть она.
Ночь распростерла черный зонт над миром.
Любовь стучится в твои двери веще,
но ты уже упаковал все вещи.
Ах, горе расточителям-транжирам!
Как бы до сотворенья всех основ,
задумчивая, аж невмоготу, —
давай поделим эту пустоту,
а я в нее добавлю горечь слов.
На воды опустилась тишина.
Проходит время, не идет она.
Тишь — словно мышь в сырой соломе ждет.
Полна тобой? Нет, себя в себе бережет.
IV
Там солнце золотыми украшениями стало.
Влюбленным совершенно некуда идти.
Написала ему письмо, отчаянное почти,
и перед зеркалом растроганно его читала.
Вот такая. Переливается, петляет.
Даже боится, что однажды себя не узнает она.
Смотрит на все изнутри. Нервна.
И камня на камне от него не оставляет.
Уже приспущены флаги лета.
Птица еще поет. Но совсем иначе.
Время легкой рукой трогает выключатель,
зажигает огромные люстры осеннего света.
И, как ночной экспресс, усталость прилетела.
Она — и сонная. А вернее — бодрствующее существо.
Слушает тихое тиканье своего тела
и, когда засыпает, неусыпней всего.
V
А еще в конце звучит нежно:
в ней — будто снежок матового стекла,
она, будто, дверью хлопнула небрежно,
а было-то всего: плечами повела.
Так сжалься, смиренность к тебе его привела,
и ложь из сочувствия была бы ему так нужна.
Когда слетают покровы и правда обнажена,
благо — даже предощущение зла.
А тут так тихо. И так чисто тут.
Тут каждую пылинку с тебя сметут.
Хватило бы ему и полфразы в ответ.
Надежду ему дай, что надежды нет.
Она ведает, что, и как, и в ком.
Знает, что любовь — движенье по замкнутости круга.
Что в ней говорят двое устами друг друга.
Что из всего можно вырваться одним рывком.
~ 1 ~