— Ну, Пир, положим, скорее всего, не знал, — пожал плечами Хаарам. — Он только «Царского вестника» читает, а это солидное издание, они сплетни не пересказывают. Девчонки, наверное, или не в курсе, или просто не поверили. А, может, решили не сглазить — романтика же, Бессердечный дор Керц влюбился и исправился. А мы с Бьорном просто имеем представление, что это за человек, поэтому и забеспокоились. Хорошо, что это глупости.
— Лучше бы я его любовницей была, — с тоской пробормотала я. — Да не влюбилась я, не смотри на меня так. Просто я понятия не имею, кому и зачем это понадобилось. И, в свете заказа, мне очень тревожно.
— А что за заказ?
— Извини, я подписала договор, не имею права рассказывать, — я развела руками. — Но заказ правда странный. И слишком высокая за него была дана плата. Я уже тогда заподозрила беду, но таким людям, как Тай-ай-Арсель, не отказывают.
— Действительно, беда, — задумчиво кивнул Хар. Почему-то когда он бывал вот таким спокойно-сосредоточенным, у меня рядом с ним возникало ощущение, что этот человек способен решить любой вопрос и защитить от любой беды. Впрочем, именно так обычно всё и происходило. Каким образом у Хаарама это получалось, никто не знал, но он действительно часто бывал последней надеждой и спасителем. Пир, конечно, отличный наставник, но к наставнику с некоторыми вопросами не пойдёшь. Вернее, это сейчас я могла отправиться к нему с чем угодно, а раньше, во время учёбы, стеснялась. А Хар всегда был свой.
Самая загадочная личность из всей нашей компании. Даже мы, его кровники, не знаем ничего о его семье и происхождении; вроде бы, родители его живы, и даже, кажется, есть братья или сёстры, но в разговоре с Харом это абсолютное табу. Наверное, Пир знает больше, но он всё-таки наставник.
— И ведь совершенно непонятно, почему именно ты? Может быть, это всё-таки связано с твоими родителями?
— Угу, — пробурчала я. — Как в дешёвой мелодраме, дор Керц — мой настоящий отец, и теперь решил не то подчистить, не то исправить грехи юности. А моя мамаша подбросила меня под дверь Дома Иллюзий, чтобы спасти от страшного папочки. Хар, я уже немного не в том возрасте, когда можно верить в сказки о замечательных родителях, которые обязательно за мной вернутся, или об их героической гибели. Дешёвая проститутка, нерадивая служанка, едва сводящая концы с концами работница — это гораздо более реальный портрет моей матери. И отец мой либо спился, либо сбежал, либо просто так отбросил концы. Люди уровня дора Керца не вписываются в мою родословную никаким боком. Да и внешне ты гораздо больше похож на аристократа, чем я.
— Ладно, извини, глупость сказал, — поморщился Хаарам. — Но ты в любом случае помни, что у тебя есть мы.
— Конечно, Хар. Спасибо. И за это, и за то, что предупредил о моих якобы «отношениях», — кивнула я.
Удостоверившись, что я окончательно пришла в себя, друг откланялся. А я осталась один на один с недоделанной важной работой и мрачными мыслями. И переключиться со второго на первое всё никак не получалось.
Вывод из принесённых Хаарамом известий можно было сделать только один: что-то готовилось, и в этом «чём-то» я должна была принять непосредственное участие. Что-то грандиозное, страшное, важное. Смерть, обещанная пророчицей? Я слишком мелкая фигура, чтобы быть целью такой грандиозной интриги. Я могу быть только средством или способом, разменной монетой. Моей иллюзией хотят прикрыть смерть или повесить преступление на меня? Это возможно, но опять же — почему именно я? Случайно попалась под руку? Подошла, как сильный Иллюзионист, не входящий в Дом Иллюзий, и потому беззащитный? Много ли вообще женщин практикуют не под эгидой Дома? А если судить по газетным статьям, мужчина не подходил.
Дор Керц решил убить зарвавшуюся любовницу, и свалить это на меня? Бред. Убить меня, и свалить на любовницу? Бред ещё больший. С другой стороны, смерть его якобы возлюбленной (то есть, меня) можно повесить на кого-то из врагов. Но тогда опять вопрос: зачем нужна заказанная мне иллюзия, и причём тут я?
Через некоторое время мне всё-таки удалось изгнать панические мысли и сосредоточиться на работе. Я Иллюзионист, лицедейка, творец; логика никогда не была моей сильной стороной, не стоило и пытаться. Не мне тягаться с великими интриганами мира сего, я могу только уповать на милость Инины.
Неожиданно дело пошло ещё бодрее, чем вчера. Видимо, мои размышления о том, что на балу случится реальное убийство, добавили жизни кровавой Безумной Пляске. Так что спать я ложилась снова под утро, с тяжёлым сердцем, больной головой и комом в горле, полностью сосредоточенная на предстоящих снах, а, точнее, их отсутствии.
За работой оставшееся до праздника время пробежало очень быстро. Правда, к полудню зимнего солнцеворота я уже не вполне понимала, на котором свете нахожусь. Солнечный свет на улице казался каким-то ненастоящим, шум города звучал в ушах гулко, сквозь непонятную пелену. Я чувствовала себя отделённой от всего мира, сторонним наблюдателем не очень правдивого спектакля.
Одевалась и собиралась я механически, даже не глядя в зеркало. Так что стоило ещё раз сказать «спасибо» дору Керцу за его предусмотрительность: если бы наряд не был готов заранее, кто знает, что бы я нацепила?
Я всё никак не могла отделаться от симпатии к этому человеку. Разум знал, что он опасен, что от него надо держаться подальше, но все остальные части моей личности были покорены обаятельным и предусмотрительным дором. Нет, о влюблённости речи не шло, но не восхищаться им было невозможно. Да, он задумал что-то страшное, но вдруг это меня не коснётся? Вдруг всё ещё обойдётся, я просто выполню заказ, и забуду о нём?
Лучше всего Иллюзионисты умеют обманывать себя. А уж в той нереальности, в которой я пребывала, правдой было то, во что я верила. Это был главный её закон; по-другому со сложными иллюзиями работать нельзя.
Дорога до Закатного дворца мне совершенно не запомнилось. Кажется, я взяла первый попавшийся экипаж, но поручиться за это не смогла бы, с меня сталось бы и пешком дойти. Мир вокруг был мешаниной ярких красок; меня непрерывно сопровождал всё тот же гул праздничного города, или, может быть, гул этот застрял у меня в голове?
Калитка в воротах, через которую я покидала дворец в прошлый визит, оказалась незаперта. А на территории, лежащей за воротами и запомнившейся мне пустой тишиной, кипела жизнь. Суетились многочисленные люди, что-то куда-то несли, что-то строили, что-то колдовали; я опознала в присутствующих пару Материалистов и пятерых коллег по цеху. Но на меня, кажется, никто не обратил внимания.
Не совсем понимая, что мне делать здесь сейчас, я медленно двинулась ко дворцу через парк. Ощущение собственной непричастности не только к этим людям, но к этому миру, крепло. В мою сторону никто даже не смотрел; для них меня тоже не существовало.
— Рад, что ты всё-таки пришла, — ворвался в моё одиночество знакомый вкрадчивый голос. Я вздрогнула от неожиданности и заозиралась. Буквально только что вокруг простирался дворцовый парк, а вот я уже стою, по щиколотку утопая в пушистом ковре кофейного цвета. И помещение вокруг никак не вяжется с предыдущим пейзажем; это роскошная комната в кофейно-бурых тонах с золотом.
Несмотря на непритязательный на первый взгляд цвет, всё вокруг буквально дышало роскошью. Мой взгляд на полпути к лицу хозяина комнаты споткнулся об изящный кофейный столик, покрытый настолько тонкой резьбой, что дерево казалось плетёным кружевом. Серебряный кофейник и белоснежный сервиз из тонкого фарфора на буром дереве смотрелись особенно великолепно.
— Лейла! — со смешком окликнул меня всё тот же голос, я снова вздрогнула, и в этот раз таки сфокусировала взгляд на мужчине.
Он улыбался. Но глаза по-прежнему оставались холодными.
В классических шароварах и рубахе с кожаной жилеткой дор Керц смотрелся очень странно. И походил на собственную кофейную чашку — бело-серебряный на благородном коричневом фоне мягкого дивана. На коленях мужчины лежала какая-то папка с документами, а на носу красовались очки в тонкой изящной оправе. Странно; зачем этому человеку очки? С его деньгами не существует таких болезней, от которых нельзя вылечиться.