— Твоя слава тебя опережает, — ответил Сенатор, медленно приблизив пальцы почти к самому пламени. — И твой друг очень хорошо отзывался о тебе сегодня в баре.
Марк кинул косой взгляд в сторону партнера, и Орех со смущенной улыбкой пожал плечами.
— Будешь ужинать? — спросил Орех, протягивая Сенатору открытую банку фасоли с грибами.
— Благодарю покорно, это очень кстати, — сказал Сенатор приветливо, беря банку и кладя ее на угли. — Вот, кстати, мой вклад к общему столу.
С этими словами Сенатор запустил руку в один из бездонных карманов плаща и вытащил пластиковую литровую бутылку, которую передал Ореху.
— Держи подарок, сталкер, — сказал он. Орех недоуменно принял бутылку, открыл, приложился и сделал глоток, после чего его лицо окрасилось изумлением.
— Квас, настоящий квас! — сказал он. — Откуда это у тебя?!
— Из бара, конечно! — ответил Сенатор с лукавым смехом. — Подобные вещи тут хранятся лишь в бронированных холодильниках.
— Замечательно! Марк, попробуй! — воскликнул Орех, передавая бутылку. Марк взял ее и попробовал. Квас действительно был неплох — настоявшийся, холодный и неожиданный.
— Спасибо, — коротко сказал он и передал бутылку Сенатору. Тот тоже отпил немного и вернул Ореху.
— Ваше здоровье, друзья мои, — сказал Сенатор.
Вытащив складной нож, он двумя движениями преобразовал его в вилку, поднял разогретую банку и принялся за еду. Марк взглянул на Ореха, который успокаивающе прикрыл глаза и кивнул.
— Прошу извинить меня за вторжение, мне нужно где-то передохнуть, — продолжал Сенатор, опустошив банку. — А поскольку Орех однажды воспользовался моим гостеприимством на другом районе Кордона при аналогичных обстоятельствах, я счел достаточно приемлемым испытать ваше терпение, когда это стало необходимым.
— Ты тогда здорово меня выручил, Сенатор, — сказал Орех с легким румянцем на щеках, заметным даже при таком освещении. — Я приполз без единого патрона и дико уставший.
— Более того, мой юный друг, без единой зубочистки, — добавил Сенатор, впервые за встречу посмотрев на молодого сталкера. — И ты съел весь мой ужин и отключился, хотя по правилам, если ночью в Зоне вместе оказалось двое и более персон, то нужно по очереди стоять на часах, не обращая внимание на усталость. Но я не виню тебя, так как уверен, что в этот раз ты поступишь мудрее.
— Мы планировали дежурить по очереди, — произнес Марк, не замечая совсем сконфуженного Ореха.
— И кто должен был стоять первым? — спросил Сенатор.
— Я, — ответил Марк. — До двух часов.
— Боюсь, мой друг, тебе пришлось бы дежурить до утра, — сказал Сенатор, снова глядя на Марка. — Нельзя недооценивать склонность этого юноши ко сну.
— У каждого свои недостатки, — возразил Марк.
— У каждого свое понимание сна, — ответил Сенатор.
Наступило молчание, на фоне которого треск пламени слышался особенно четко, и Марк внезапно понял, что вой чернобыльских псов прекратился.
— Ты даже не заметил, как стало тихо вокруг, — произнес Сенатор, словно прочитав мысли Марка. — И в нужный момент ты можешь не заметить грома. Ты совсем новый человек в Зоне, а она совсем новая для тебя. Во взаимоотношениях Зоны и каждого сталкера есть свой, индивидуальный срок, в течение которого они привыкают друг к другу. Но ты не так прост, сталкер Марк. Это чувствуется. Ты никогда не привыкнешь к Зоне.
— Не знал, что я настолько выделяюсь, — сказал Марк, снова рассматривая лежащий рядом Каменный Цветок.
— Выделяешься. Это заметили почти все обитатели Кордона.
— Почти, но не все. И я не планирую привыкать к Зоне.
— Зона у каждого своя, — вздохнул Сенатор. — Для большинства сталкеров она стала последним пристанищем. Как у живых, так и у ушедших в лучший мир. Или в худший, кому какая доля выпала. Однако пристанище не всегда становится тем, что человек выбирает добровольно. Счастлив тот, кому есть куда идти из Зоны. А как быть с теми, для кого Зона — последний шанс?
— К чему ты клонишь? — спросил Марк.
— Я клоню к тому, что ты один из тех, для кого Зона стала последним шансом найти покой.
Орех, для которого эти разговоры были чересчур мудреными, был занят чисткой автомата снаружи, поэтому он не видел пораженного лица Марка.
— Почему это Зона стала для меня последним шансом? — спросил Марк, чувствуя легкую дрожь.
— Ты человек решительный, но твоя решимость остаточная. Основная ее часть ушла на то, чтобы набраться сил сделать выбор и прийти в Зону, чтобы окончательно все узнать.
— Кто ты? — спросил Марк, стискивая и разжимая кулаки. — Ты же меня не знаешь.
— Я тот, кого ты перед собой видишь, — ответил Сенатор. — И, хотя я не знаю подробностей о том камне, что ты носишь на сердце, я, тем не менее, вижу тебя в общих чертах. Видеть и понимать чью-либо роль в общей картине намного лучше, чем замечать отдельные и ничего не значащие подробности, Марк.
— У каждого свой камень на душе, — тихо сказал сталкер.
— Но твой камень не порожден тобою. Это переживание за другого, близкого тебе человека. Это сразу видно по тебе, и это заметили бы все остальные, не будь у них собственных камней, ими же самими и порожденных. Эгоист не видит чужой боли. Но твоя боль действительно сильна, раз забросила тебя в Зону.
Дрожь Марка усилилась, и он придвинулся поближе к пламени.
— Вот почему ты здесь, — продолжал Сенатор. — В своем мире перед тобой встали неразрешимые вопросы, ответы на которые ты мог найти лишь в Зоне. Но Зона — место коварное. Она может дать любой ответ, после чего может так же легко убить того, кто этот ответ искал. Однако твоя боль оказалась настолько сильной, что ты готов даже на смерть, лишь бы это принесло тебе объяснение. Вот почему ты здесь. Чтобы найти покой. И ты на все пойдешь, чтобы докопаться до истины.