Алена не заметила, как заснула на холодном полу, совершенно обнаженная, сжав в ладони подол от платья. Проснувшись внезапно, словно от внутреннего толчка, открыла глаза и увидела, что Руслан сидит на краю кровати и смотрит на нее. Вскочив, она прикрыла голое тело платьем. События прошедшей ночи мгновенно всплыли в ее сознании, и ей снова стало страшно. Он смотрел на нее и молчал. Она тоже не могла произнести ни слова, да и не знала, что говорить. Молчание было настолько тяжелым, что страх с каждой минутой все нарастал, смыкаясь ледяным кольцом вокруг того места в груди, в котором она ощущала тугой мятный комок.
— Послушай, Алена… Подойди ко мне.
Она все так же молча повиновалась, не выпуская из рук платья, подошла и села рядом на краешек кровати.
— Наверное, я был с тобой вчера слишком груб. Извини. И все же ты должна была меня предупредить.
— О чем?
— О том, что до меня ты уже встречалась с мужчиной. Или с несколькими мужчинами… Сколько их у тебя было, Алена? Кто они?
— У меня не было мужчины, Руслан! Не было!
Он криво усмехнулся, а потом, придвинувшись, взял ее за подбородок и поднял лицо.
— Не нужно больше меня обманывать. А говорят, в деревне ничего не скроешь от людей… А ты вот смогла, скрыла. Но только не понимаю — на что ты надеялась? Если бы я был твоим первым мужчиной, у тебя была бы кровь… И ты не почувствовала бы никакого наслаждения, когда… Ведь ты его чувствовала, скажи?
— Мне было приятно, — призналась она, — но мне было ужасно больно…
— Не говори глупостей, слышишь?! — Его брови сдвинулись, и она сразу же сжалась в комок, опасаясь, что сейчас он снова начнет ее бить.
— Я не буду тебя бить, — как будто прочитав ее мысли, ответил он, — но врать мне не смей! Не смей, слышишь?! Надо же, а с виду ведь не скажешь, что ты…
Опустив голову, он обхватил ее руками и долго молчал.
— Руслан, почему ты мне не веришь? — тихо спросила она.
— А почему я должен тебе верить?
— Я — твоя жена…
— Да, ты — моя жена… Наверное, я должен бы выгнать тебя из дому — знаешь, ведь так обычно поступают с такими, как ты… Но я этого не сделаю. Не сделаю, если ты скажешь мне, кто он. Кто они? Сколько их у тебя было?..
— Мне нечего тебе сказать, Руслан…
Размахнувшись, он снова ударил ее по щеке. В глазах заискрило, она отклонилась, закрыла ладонями лицо, ожидая нового удара. Но его не последовало. Он молча встал, накинул одежду и вышел из комнаты.
Первый месяц ее замужества — медовый месяц — на всю оставшуюся жизнь оставил в душе горький привкус. Через месяц после свадьбы она была уже совсем не той, что раньше. Прежняя Алена — мечтательная, робкая девушка — осталась далеко в прошлом, погибнув в ту самую ночь, когда она стала женщиной. Дни проходили за днями, но ничего не менялось. В течение дня еще можно было как-то отвлечься: домашние хлопоты, стирка, уборка, работа на огороде — все это не давало времени на то, чтобы думать. И она старалась, изо всех сил старалась не думать о том, что скоро день закончится, наступит ночь и все повторится снова…
Это был как будто замкнутый круг. Каждый вечер, каждую ночь, когда они оставались вдвоем в спальне, он задавал ей один и тот же вопрос, на который она не могла ответить. Тело ее было покрыто непроходящими синяками, и она не могла себе позволить надевать открытую одежду даже в такую жару, которая стояла в селении тем летом. Внешне, на виду, он был с ней приветлив, улыбался, хвалил, когда она вкусно готовила, но в тот момент, когда они оставались наедине, вдали от посторонних глаз, всегда был холоден и сух. Они практически не разговаривали, словно находились в вечной ссоре. Он хотел ее почти каждую ночь, но ни одна из этих ночей даже отдаленно не напоминала ей ту, первую, когда ей было так хорошо. Он брал ее грубо, при этом практически не дотрагиваясь руками и уж тем более — губами, получал то, что ему было нужно, и почти сразу засыпал, оставляя ее наедине с самой собой и со звездами, которые равнодушным и холодным светом светили в окно. По вечерам он редко бывал дома, возвращаясь часто далеко за полночь, принося в дом терпкий запах спиртного. Если она спала, он будил ее, и опять начинался этот кошмар…
Все происходящее оставалось тайной, но эта тайна давила на нее так, что порой ей казалось — она начинает терять разум. Она не могла ни с кем поделиться своей бедой, понимая, что никто не поймет ее, сама не в силах понять, как же могло такое случиться. Вряд ли ей кто-нибудь поверит… Ей очень хотелось поговорить с Лизой, но Лиза была далеко, в другом селении, жила со своим мужем счастливо, воспитывала сына… А к родителям он ее не отпускал, несмотря на то что они жили совсем рядом. Да ей и не хотелось видеть мать — она ужасно боялась, что та, едва взглянув в глаза, сразу поймет, что дочь несчастлива. А ей не хотелось огорчать мать, не хотелось, чтобы она знала про весь этот кошмар. Да и чем она может ей помочь? Прижать к себе, посочувствовать и пожелать терпения? Каждую ночь, засыпая, глотая комок в горле и сдерживая стоны от мучительной боли, она молила Бога о том, чтобы ее муж наконец образумился, чтобы он поверил ей, несмотря на то что она не может ничем доказать свою правоту.