— А! — сказала Маринка. — Тут стул должен где-то стоять. А я ничего не вижу.
В палате, кроме Маринки, лежали еще две девочки ее возраста, тоже с забинтованными глазами.
— Прости, что я тебя пнула, — сказала я. — Это на меня что-то нашло.
— Ничего, — сказала Маринка. — На меня тоже находит. Я недавно Галку портфелем по голове ударила, потому что она сказала, что майор Пронин и капитан Петр Сергеевич — шпионы, только наши. Правда, дура?
— Конечно! Сравнила — шпион и наш разведчик!
— А доктор не говорил, что я ослепну? — помолчав, спросила она.
— Наоборот, он сказал, что все обойдется.
— Да? А я все время про это думаю.
— Хочешь, я тебе расскажу анекдот про сумасшедшего?
— Не надо. А Иван Палыч уже вам рассказывал, как был разведчиком?
— Да, рассказывал! Как учился на разведчика.
— А как?
— В специальной школе. Его еще перед войной стали готовить к отправке в Берлин. Его заставили изучить расположение берлинских улиц так, что он мог с завязанными глазами проехать на машине хоть к мосту Ватерлоо, хоть к Эйфелевой башне. И еще ему сделали специальную операцию, и у него на кончиках пальцев стала такая чувствительная кожа, что он мог нащупать самую потайную щель или царапину на совершенно гладкой с виду поверхности и обнаружить самую секретную дверь, и открыть ее специальной отмычкой…
Очень кстати пригодился трофейный фильм «Парижские медвежатники». Я его, правда, не смотрела, но знала содержание от Мишки Рапопорта, который его тоже не смотрел, но ему рассказывал старший брат Кирка. Возможно, такой «испорченный телефон» несколько искажал правдивое содержание, но какая разница? Главное, чтобы интересно.
… И вот, пользуясь чувствительными кончиками пальцев и отмычкой, Иван Палыч проник в главный штаб Берлина и открыл сейф, набитый самыми важными документами… Тут нянечка ввезла стол на колесиках — наступило время обеда, и посторонним было велено выйти из палаты.
— Завтра придешь? — спросила Маринка.
— Приду.
На следующий день у постели дежурил Маринкин папа.
— Она тебя с утра ждет, — сказал он. — Поболтайте, а я пойду покурю.
— Ну? — спросила Маринка. — Была физика?
— Была! Пол-урока рассказывал! Он загримировался под немецкого офицера и узнавал тайны командования, а потом, приняв облик простого немецкого колхозника, уходил в лес, где у него был спрятан радиопередатчик. Но однажды…
Три головы с забинтованными глазами подались вперед. Девочка с дальней кровати попросила:
— Вы не могли бы чуть-чуть погромче?
…Иван Палыча выследили. На него навалилось сразу шесть человек. Он мог бы отбиться, потому что в школе разведчиков его научили приемам японской борьбы, но снайпер выстрелил в него с дерева и тяжело ранил. Враги решили, что он мертв, и ушли. Он нашел в себе силы доползти до передатчика и передать сведения. И потерял сознание.
«Тайну профессора Бураго» писателя Николая Шпанова, из которой я извлекала и щедро дарила Ивану Павловичу эти подвиги, я читала летом в пионерском лагере. Книга выходила отдельными тонкими выпусками, мне достался только второй, так что я не знала ни начала, ни конца, и многое пришлось домысливать, но какая разница? Главное, чтобы интересно.
…Его нашла немецкая девушка Клара. Она уложила его в повозку и отвезла к бабушке в деревню. Они спрятали его на сеновале. Клара страстно в него влюбилась.
— А он в нее? — хором спросили три голоса.
— Он тоже, но у него было задание. Как только он смог ходить, он ушел искать партизан.
Маринкин папа стоял в дверях, слушал. Вошла медсестра с градусниками, присела в ногах Маринкиной кровати и тоже стала слушать.
…В поисках партизан Иван Палыч совершал такие подвиги, по сравнению с которыми все подвиги майора Пронина и капитана Петра Сергеевича, вместе взятые, должны были казаться жалким лепетом. Однажды его схватили, долго пытали, а потом замуровали в пещере на берегу моря. Чувствительными кончиками пальцев он нащупал в стене камень, закрывавший выход. Он отодвинул камень, бросился со скалы в море и поплыл. Его подобрал наш катер «Морской охотник». Он бороздил море в поисках неуловимой немецкой подводной лодки. Иван Палыч знал, где эта лодка. Он видел ее, когда был замурован в пещере (он мог видеть сквозь стены). Теряя сознание, он произнес: «Когда свет горит, она в бухте» (Это пошла в ход повесть Николая Чуковского «Морской охотник» из последних номеров журнала «Пионер»). Моряки тотчас отправились в бухту и участь лодки была решена.
Тут медсестра виновато прервала меня, объяснив, что ей нужно проводить процедуры.
— Завтра придешь? — спросили три голоса.
…Пять дней я ходила к Маринке в больницу. В ход шли эпизоды из книг Жюля Верна, Майн Рида, Луи Буссенара, но мои слушательницы бесхитростно верили во все приключения, и мне уже начинало казаться, что это правда.
На шестой день Маринку выписали. Белки глаз у нее были еще красноватые, но доктор сказал, что это пройдет. А меня доктор спросил:
— Что за истории ты рассказываешь, от которых мои больные так хорошо поправляются?
— Про нашего физика, — смущенно пробормотала я.
— Замечательный человек! — сказал доктор. — У меня во второй палате мальчик лежит после операции. Сходила бы ты к нему, рассказала что-нибудь про вашего физика!
Я решила, что доктор шутит, и к мальчику не пошла.
А может, не шутил?
Потому что за это время я получила по физике четверку за контрольную и еще одну пятерку за устный. Разве одно это не служит доказательством сверхъестественных возможностей Ивана Павловича? А кем он в действительности был на войне — мы так и не узнали. Да и какая разница.
Зловещие блики
На моей парте лежала записка. Я развернула ее и прочла: «Когда будет перемена, выйди на лестничную площадку. Надо поговорить. Не думай, что я иду на попятный, просто у меня прошла вся злость на тебя. Н.».
Почерк Рудковской. Я обрадовалась. По правде говоря, я жалела о нашей ссоре. С Ниной было хоть и трудно, но интересно. Она не давала мне спокойно жить, ее деятельная натура и меня вызывала на ответную деятельность. А с тех пор, как мы с ней поссорились, я снова сблизилась с Ёлкой и покатилась по наклонной плоскости.
Когда прозвенел звонок, я вышла на лестничную площадку. Почти вслед за мной явилась Нина. У нее было строгое выражение лица, без слов говорившее, что пришла она сюда не ради примирения, а по делу.
— Я долго думала и решила, — сказала Нина, — что раз мы с тобой находимся в одном коллективе, то мы не имеем права совсем не общаться. О возврате наших прежних отношений не может быть и речи. Ты оказалась не тем человеком, который… с которым… которому…
Она запуталась в придаточных и сделала паузу. Смысл фразы и без того был ясен. Я кивнула, молча соглашаясь, что я не тот человек, с которым. Но Рудковская, верная себе во всем, не могла не довести мысль до конца.
— …которому я могла бы доверить все свои заветные мысли и чувства. Но общественная работа не должна страдать от того, что наши личные взаимоотношения не сложились. Ты с этим согласна?
— Согласна.
Нина помолчала немного.
— Хочу начать в газете борьбу за моральный облик некоторых наших девочек, — сказала она, глядя на меня из-под очков своими строгими глазами. — Не знаю, удастся ли. Очень трудно, но нужно, потому что больше терпеть нельзя. Ты должна мне помочь, если ты не совсем антиобщественная личность.
Я немножко даже обиделась. Конечно, мне было далеко до Нинкиной принципиальности, но и антиобщественной личностью я себя не считала.
— В чем помогать-то? — спросила я.
— Значит, ты в принципе не отказываешься? Очень хорошо. Я задумала серию статей под общей рубрикой: «Куда вас несет?» Или, может быть, так: «Опомнитесь!» Или даже просто: «Их нравы». Я еще не придумала точное название, но это неважно. Главное, чтобы статьи были написаны живо, чтобы чувствовалась сатира. У тебя, мне кажется, это должно получиться. А я буду писать выводы и комментарии. Я уже кое-что наметила.