Так я уверял себя, но что-то схватившее меня еще у вокзала там, на ярко освещенной Фридрихштрассе, не отпускало. Оно сидело во мне, как заноза. И покалывало то и дело.
По правилам, приближаясь к «месту», следовало еще раз провериться. Я так и сделал. Никого. И кому тут быть? Некошеная луговина подходила к небольшому холму, где когда-то стояла ферма, а теперь лишь развалюха. Я стал подниматься по знакомой тропке. Тишина вокруг успокаивала меня. И три мачтовые сосны на холме, далеко видные, — тоже. Тоненько и отчетливо произносила какая-то пичужка: «И ты… и ты…» В траве шустро бегали коростели, шелестя, словно бумажки, гонимые ветром. И само приближение к цели, к тому, что произойдет через двенадцать минут — мне этого выше ушей хватит на подготовку! — само это уже делало меня другим. Самим собой.
Я раздвинул кусты боярышника. Отсюда уже будет виден ветхий дом с выщербленной серой черепицей крыши, со сгнившими ступеньками. Прекрасный дом. Лучше не надо…
Но я не увидел дома. Я не увидел его, хотя это было так же невероятно, как если бы сейчас, среди бела дня, потухло солнце…
Дома не было. На его месте лежали кучи битых кирпичей, досок, черепицы, перемешанные с грязью, с землей.
Среди этого хаоса только немногие уцелевшие стекла с немецкой аккуратностью были составлены под деревом поодаль…
И тотчас я увидел того, кто произвел это разрушение. Нагло, победительно стоял бульдозер, как-то скособочившись, словно нахально подбоченясь. И выставлял напоказ черные жирные цифры на белой жести: 0326-57. Будто представлялся мне…
Я воспринял все тупо, еще не понимая своего несчастья, еще не войдя в него, не окунувшись с головой в ужасную беду.
И только удивился, что вокруг не видно ни души, не подумав, что в этом — мое спасение…
Но тотчас я вспомнил, что сегодня ведь воскресный день.
И тут уж, придя в себя и без всякой опаски, потому что я уже знал… Знал, что погиб, что все для меня кончено… И все же надеялся… Я кинулся в подпол, которого уже не было. Только груда обломков, в которую я бросился, как в воду, не зная: выплыву ли…
Задыхаясь от пыли, я стал раскапывать эти кучи, и мне казалось, что не один заброшенный дом, а целый город погребен здесь, и я искал, лихорадочно и бессмысленно, руками и ногами разгребая развалины, которым не было конца…
Не знаю, сколько это продолжалось. Я потерял представление о времени. Было какое-то помрачение, шок, но в потускневшем моем сознании одна мысль горела во весь накал: найти рацию! Как будто она могла уцелеть здесь.
Странно, но я ни разу не подумал, что рацию могли найти те, которые тут были. Так вот: просто найти. И унести отсюда. Мне не пришло это в голову, хотя в таком случае я оказался бы в тяжелом положении. Где рация, там радист. Меня стали бы искать.
Но я не подумал об этом. И вообще ни о чем не думал. Жизнь моя кончилась, — об этом я не думал, а просто ощущал это всем своим существом, пронизанным такой болью, что я застонал. Я все время слышал тихий невнятный звук, как будто где-то рядом, и только потом понял, что это были мои собственные стоны.
Но удивительно: не замечая главного, я воспринимал с особой остротой все детали окружающего. Я увидел, что тени под деревьями стали гуще и длиннее, что небо померкло, словно бы задымилось. Значит, я провел здесь целый день? Я даже не посмотрел на часы: мне было все равно.
Машинально я вытер руки о штаны и вытащил из кармана смятую пачку сигарет. Руки у меня дрожали так, что я едва совладал с зажигалкой. Сигарета казалась набитой не табаком, а трухой. Той самой, которую я разгребал. А может быть, рот был забит ею.
Хотя ноги у меня подгибались, я не присаживался, все время порываясь бежать куда-то. Куда? И зачем? «Мне надо уходить, уходить…» — выстукивало что-то во мне.
Но почему? Ведь рацию не нашли.
Как не нашли? Откуда об этом известно?.. И здесь рука моя что-то нащупала в кармане брюк. Я вывернул карман себе на ладонь: это были клочки серой кожи от футляра, кусочки металла, полированная дощечка. Все, что не было перемолото, что не обратилось в пыль.
Я машинально собирал их, не сознавая, что делаю. Рация больше не существовала. А я? Как же я? Я тоже не существовал больше, Рудольф Шерер не существовал больше.
Но со всем этим ужасом в душе я продолжал видеть какие-то пустяки вокруг: под кустом валялась эмалированная кружка. Я нашел ее на подоконнике, давно, теперь казалось, очень давно, почистил песком и черпал ею воду из ручейка, протекавшего невдалеке. На кусте бузины были обломаны ветки с той стороны, где бульдозер проложил широкую колею по траве.