— Я все замечаю.
— Нет, неправда, — после короткого колебания возразила Гарша и взяла с полки толстую книгу в оранжевом переплете.
— «Избранное» Пушкина, издания тридцать седьмого года, — безапелляционно констатировал Эгле.
— Да. — Гарша осторожно открыла книгу. — В общежитии медшколы моя и Гертина кровати стояли рядом. Вы ей иногда кидали в окно сирень. Одна ветка нечаянно упала ко мне. Я ее сохранила. Этой сирени больше двадцати лет…
Гарша показала Эгле засохший цветок, и бережно, чтобы выцветшие лепестки не осыпались, положила обратно в книгу. Некоторое время она стояла спиной к Эгле — смелость иссякла.
Эгле уставился на окно, точно увидел там не фуксию с поникшими ветками, а бог знает что. Они оба молчали, но у Эгле было чувство, словно Гарша все еще рассказывает об этой ветке сирени. Довольно!
— Вот мы и поговорили. Обо всем. А теперь я пойду, — сказал Эгле.
«Мы разговаривали всего минут десять, но, пожалуй, в самом деле сказали о многом», — подумалось ему.
Гарша обернулась.
— Мне не хотелось бы… я не хочу, но должна сказать… Впрочем, вы уходите…
Эгле взял палку.
— Спокойной ночи, сестра Гарша.
Гарша крепко взяла руку Эгле и прижала к своей щеке.
— Разрешите мне один раз не быть сестрой Гаршей! — сказала она. — И хоть на одну минуту перестаньте быть доктором Эгле…
Эгле одной рукой обнял Гаршу за плечи.
— Мы долго проработали вместе. Поминай меня добром. Хоть я иногда и повышал голос, но…
— Нет! Нет! Вы поправитесь!
Эгле сообразил, что ляпнул не то и, стыдясь минутной слабости, сказал:
— Знаете, плохо, когда человек один. Берсон — славный…
Гарша опустила голову.
— Я давно не маленькая и сама знаю, кто хорош. Когда на лестнице стихли шаги, она подошла к окну. Там, словно скошенный луг, благоухала ночь. В аллее под ногами Эгле тихо похрустывал гравий. Потом и этого звука не стало. Гарша налила себе кофе и еще долго сидела в оцепенении.
На следующий день Эгле проснулся рано, яркое солнце било ему в глаза. Одно из стеклышек балконного окна треснуло, и в этом месте свет переливался радугой. Эгле спустился вниз. Калужница на лужайке еще не раскрыла свои желтые лепестки. На лестнице сидел кот и не сводил глаз с голубей, которым Кристина накрошила хлеба. Эгле шугнул кота палкой.
Как давно он не встречал утро в лесу! Эгле спустился к реке и пошел вправо от моста вдоль берега, потом свернул в сосновый бор. Тут его нагнал Янелис.
— Ты куда в такую рань? — удивленно спросил Эгле. — Спал бы еще. Это стариковское дело наслаждаться прелестью утра, а для вас милее вечера.
Янелис замялся и ничего не ответил, однако по его лбу, который он старательно и безуспешно морщил, Эгле понял, что Янелис тревожится за него: а ну, как отцу на прогулке станет дурно, и в лесу никого…
«Волноваться за другого — это то же самое, что любить», — подумал Эгле, и у него потеплело на душе.
Серебристый покров росы на поляне пересекала темно-зеленая полоса.
— Это случайно не ты домой возвращался по лужку? — пошутил Эгле.
— Нет, олени.
— Откуда тебе известно?
— Я хожу по лесу, когда учу что-нибудь.
«Наверно, он занимается или гуляет не один, а вдвоем».
— Берсон еще не получил ответ из Москвы? — спросил Янелис.
— Нет, как видно. Ничего, все обойдется. Десны у меня почти не кровоточат больше. — Эгле, словно мальчишка, сбивал палкой росу с крупных метелок ржи. — Давай-ка нарвем колокольчиков. — Эгле показал на голубые цветы, торчавшие из травы. — Через пару недель скосят.
— Постой, не нагибайся так часто. — Янелис стал быстро рвать цветы.
А Эгле самому хотелось сорвать несколько ромашек для петлицы. Он наклонился, протянул руку и замер.
Рядом из травы черной стеклянной бусиной блеснул глаз. Следившая за его рукой гадюка подняла голову.
Эгле отдернул руку и отступил на шаг. Пока Янелис искал палку, змея шмыгнула под кочку.
Эгле гордо хлопнул сына по плечу.
— Видал, как я напугался?
Янелис не усмотрел тут ничего особенного.
— Змей все боятся, — сказал он.
— Это верно, но я испугался больше, чем следовало. Это означает, что я хочу жить. А кто очень хочет, тот выживет.
Они шли лесной дорогой, стараясь не задевать длинные былинки, на которых были нанизаны крупные капли росы.
Домой они возвратились к завтраку.