— Не надо меня обвинять, — обиделся Суинни. — Я его никуда не сажал.
— Многочисленные Суинни заполонили наш мир! — завопил Люббок. — И теперь меня из-за этого должны застрелить!
Неожиданно для всех он схватил одной рукой Суинни за воротник и слегка приподнял. Суинни тут же стал хватать воздух широко открытым ртом. Люббок протянул вторую руку и захватил ворот Ди Калько. Притянув обеих к себе и с ненавистью глядя в их лица, он прошипел:
— Если бы вы знали, как мне хочется размозжить ваши глупые головы!
— Эй, послушай… — прохрипел Ди Калько.
— Полегче, парни! — крикнул бармен, протягивая руку к припрятанной за стойкой укороченной бейсбольной бите.
— Если меня убьют, виноваты в этом бы будете вы! — вопил Люббок, нещадно тряся своих оппонентов. — Но лучше я убью вас. Мне хочется прикончить всех тупых идиотов, разгуливающих по нашим улицам…
Ди Калько протянул руку за спину и схватил бутылку. Суинни обеими руками вцепился в огромную, держащую его за горло лапищу. Бармен поднял над головой опиленную биту…
В этот миг открылась дверь и на пороге салуна возникла девушка.
— Продолжайте, продолжайте, — сказала она, не выражая при этом ни испуга, ни удивления. — Я не хочу вам мешать.
— Парни… — произнес бармен, откладывая биту в сторону.
Люббок встряхнул Суинни и Ди Калько в последний раз, и протянул руку к своему пиву.
— Типов вроде тебя… — пробормотал, не зная как выразить свое возмущение Суинни, — …типов вроде тебя надо держать в психушке.
Ди Калько поправил узел галстука и, несмотря на всю свою ярость, попытался послать улыбку все ещё стоящей в дверях девушке. На голове девицы не было шляпки, и её длинные, светлые и не очень чистые волосы свободно падали на плечи. Щеки у неё ввалились, а костлявые, покрасневшие, неухоженные руки далеко вылезали из коротких рукавов старенького серого пальто. Казалось, что девица пребывает в последней стадии истощения. У неё был такой усталый вид, что создавалось впечатление, будто она трудилась без отдыха много ночей подряд.
— Вас не затруднит закрыть дверь, мисс? — сказал бармен. — Становится чертовски холодно.
Девушка закрыла дверь и, не сходя с места, обвела мужчин усталым взглядом.
— Мне нужна помощь, — сказала она.
— Послушайте, мисс… — начал бармен.
— Заткнитесь! — продолжила она ровным голосом, в котором слышалось крайнее утомление. — Я явилась не за подачками. Моя сестра сегодня родила и сейчас лежит в маленькой вонючей больнице. У неё весь день продолжается кровотечение, и ей уже сделали два вливания. Крови у них не осталось, и врачи говорят, что она, возможно, умирает. Я уже полчаса слоняюсь рядом с салуном, наблюдая за вашими, парни, беседами и копя силы, чтобы войти. Ей нужна кровь. Может быть у вас, ребята, найдется немного лишней крови, в которой вы не нуждаетесь? — с едва заметной улыбкой закончила она.
Мужчины уткнулись в свои стаканы, изо всех сил избегая смотреть друг на друга.
— Мы остались без средств, — всё тем же ровным, лишенным всяких эмоций тоном, продолжала девушка. — Ребенок получился семимесячный, а муж у неё матрос. Сейчас он плывет в Португалию, и во всем этом проклятущем, замерзающем городе нет ни единой души, к которой можно было бы обратиться за помощью. — Сделав один шаг в направлении стойки бара, она продолжила: Ей всего девятнадцать. И она должна была выйти за матроса…
Люббок повернулся к ней лицом:
— Ну ладно, — сказал он, — я иду с вами.
— Я тоже, — подхватил Ди Калько.
Суинни открыл рот, потом закрыл его, а затем снова открыл.
— Ненавижу больницы, — наконец сказал он. — Но все же, пожалуй, пойду с вами.
Люббок снова обратился лицом к стойке и поднял тяжелый взгляд на бармена.
— Уже все равно поздно, — сказал бармен, нервно вытирая стойку полотенцем. — Я тоже могу пойти с вами, так, на всякий случай… Вдруг моя группа крови окажется… Да. Точно. — Он энергично кивнул и принялся стягивать с себя фартук.
Люббок протянул руку за стойку, снял с полки бутылку виски и стакан. Не говоря ни слова, он плеснул немного напитка в стакан и протянул девушке. Та, без улыбки, взяла виски и осушила его одним глотком.
Они молча сидели в унылой клинической аудитории для студентов-медиков, ожидая появления интерна. Интерн должен был сообщить, чья кровь годится для переливания. На них падал мертвенно-бледный свет старых больничных ламп, а воздух, которым они дышали, был насквозь пропитан невесёлыми больничными запахами. Люббок сидел, зажав кисти рук между колен и бросая время от времени взгляды на Суинни, Ди Калько и Коди, которые нервно ерзали на своих скамейках. Лишь девушка, дымя сигаретой, медленно расхаживала по комнате. Сигаретный дымок вился над её жидковатыми, светлыми волосами.