— Какие именно? — поинтересовался Новак.
— Vuono, — сказал Стаис, — что значит гора. Vrohi — дождь. Theos Бог. Avrion — завтра. И Yassov, что означает прощайте.
— Yassov, — повторил Новак.
— Затем появилось солнце, от земли повалил пар и никто больше не произнес ни слова. Мы молча сидели и смотрели на то, как с травы исчезает вода, как сплошной слой воды превращается в отдельные лужицы и как постепенно начинает подсыхать земля. Когда капитан решил, что можно рискнуть, мы влезли в «ДиСи-3», греки нас слегка подтолкнули, шасси освободились от грязи, и мы взлетели. Крестьяне стояли внизу и махали нам руками так, словно это были не горы Пелопонесса, в вокзал Гранд Сентрал. Пролетев миль десять, мы оказались точно над немецким лагерем. В нас оттуда пару раз выстрелили, но не попали. Самый лучший момент в своей жизни я пережил, оказавшись в Каире в госпитале. Я целую минуту не входил в палату — лишь стоял на пороге и пялился на белоснежные простыни. Затем медленно, очень медленно направился к кровати.
— Вы не узнавали, что потом случилось с теми греками? — спросил Новак.
— Нет, — ответил Стаис. — Думаю, что они все ещё там. Ждут дня, когда мы к ним снова придем.
В казарме воцарилась тишина, которую нарушал лишь скрип пера Новака. Стаис припомнил смуглые, худые лица греков. Крестьяне стояли внизу на низкорослой серебристой траве горного пастбища вблизи Эгейского моря и махали руками вслед улетающему самолету. Они были счастливы тем, что им удалось помочь летчикам, но у того, кто смотрел на их лица, возникала мысль, что этих людей, возможно, ждет смерть.
— В каком числе боевых вылетов вы участвовали? — задал очередной вопрос Новак.
— В двадцати одном с половиной, — ответил Стаис и с улыбкой добавил: Последний я считаю лишь половиной.
— Сколько вам лет? — поинтересовался Новак, видимо, вознамерившись сообщить девушке техника-сержанта обо всем, что могло её заинтересовать.
— Девятнадцать.
— Ты выглядишь старше, — заметил Уайтджек.
— Да, — согласился Стаис.
— Значительно старше.
— Да.
— Вам довелось сбивать самолеты? — смущенно спросил Новак. Он немного покраснел и смотрел на Стаиса застенчиво, так как смотрят мальчишки, задавая несколько сомнительный вопрос об отношениях с девочками. — Лично вам, я хочу сказать.
— Мне довелось сбить два самолета, — ответил Стаис. — И притом, как ты выразился, лично.
— И что вы при этом испытывали?
— И что ты к нему пристал? — вмешался Уйатджек. — Парень от усталости глаза открыть не можешь, а ты лезешь к нему с дурацкими вопросами.
— Я чувствовал… Я чувствовал облегчение, — сказал Стаис.
Он закрыл глаза и попытался восстановить в памяти те чувства, которые испытал, увидев, как трассеры ударили в Фокке-Фульф, как тот задымился и как немецкий пилот, прежде чем его машина вошла в штопор, пытался удержать управление. Для того чтобы описать свои ощущения, ему не хватало слов.
— Сам узнаешь, — сказал он. — И очень скоро. В небе полно немчуры.
— Япошек, — поправил его Уйтджек. — Мы летим в Индию.
— В небе полно и япошек, — сказал Стаис.
В казарме снова повисла тишина, и лишь слово «япошки» ещё долго неслышно витало под раскаленной крышей казармы и среди рядов пустых коек. У Стаиса вдруг закружилась голова — это состояние ему было хорошо знакомо, и стены казармы поплыли перед его глазами. Доктор в Каире сказал, что это всего лишь последствия перенапряжения, голода, холода и иных подобных вещей. Стаис лежал с открытыми глазами и мир вращался вокруг него со всё нарастающей скоростью. Однако после того, как он закрыл глаза, круговорот этот стал просто невыносимым.
— Еще один вопрос, — не унимался Новак. — Вы… Вы, ребята, очень боялись?
— Там есть чему испугаться, — ответил Стаис.
— Ты и об этом сообщишь девице из Флэшинга, что на Лонг-Айленде? язвительно поинтересовался Уайтджек.
— Нет, — тихо ответил Новак. — Это я хотел узнать для себя.
— Если ты хочешь вздремнуть, — сказал Уйтджек, — то я могу заткнуть этому фермеру пасть.
— Не надо, — ответил Стаис, — мне нравится говорить.
— Если ты потеряешь бдительность, то он начнет нудить о девице из Флэшинга.
— Но это же совершенно нормально, что я вспоминаю о ней, — довольно воинственно заявил Новак. — Она — самая лучшая из всех тех, которых я в своей жизни встречал. Я бы женился на ней, если бы мог.