Наконец, когда ничьей жизни уже ничто не угрожает, выхожу на солнышко подышать. Перед таверной – а роженица как раз жена хозяина – собралась толпа зевак, как будто им тут что-то показать обещали. Гонять их у меня нет сил, стоять в толпе тоже неохота, поэтому я сворачиваю в проходик между домами и, продравшись сквозь дикие кусты, оказываюсь в тихом переулке. Ну, вернее, это сначала он мне показался тихим. А стоило чуть пройтись – и вот вам пожалуйста, кого-то бьют.
Честно говоря, на Муданге мне нечасто приходится задумываться о своей безопасности, но сейчас как-то и впрямь захотелось иметь при себе пяток телохранителей. Как раз по числу агрессоров: двое держат, один избивает и ещё двое по бокам страхуют.
Подумав пару секунд, я решаю хотя бы на этот раз проявить себя как сознательная женщина и сдаю назад до самого входа в таверну.
– Эй, есть тут красивые и смелые? – окликаю толпу у входа.
Откликается сразу десяток. Ну что ж, назвался груздем – полезай в кузов.
– Пойдёмте, ваша помощь нужна!
И веду их к месту действия.
При виде драки «смелые» приуныли, но злоумышленники быстро смекнули, что к чему, и дали дёру, оставив свою добычу на дороге, а свои физиономии на камере моего телефона. Вот и посмотрим, на что годится муданжская полиция.
– Ма! Ты куда делась? – раздаётся сзади голос Кира, и через мгновение он присаживается около меня и побитого тела.
Телом оказывается молодой мужик довольно заурядной внешности, длинноволосый и неплохо одетый, хотя одежду ему изрядно порвали и испачкали. Первичный осмотр показывает, что били его в основном в живот и немножко по уху, обычные муданжские методы. При попытке транспортировать он относительно приходит в себя – достаточно, чтобы застонать, но недостаточно, чтобы ответить на вопросы. К счастью, на то, чтобы донести его до таверны, местным смелости хватает.
– А кто он такой? – интересуется Кир.
– Впервые вижу, – хмурится здоровенный детина, местный чемпион по борьбе. – И тех, кто его бил, тоже. Это какие-то приезжие разборки.
– Да он в таверне остановился, – сообщает молодой парень, по виду – работник, небось из той самой таверны. – Я его видел утром. Озирался воровато. Я ещё тогда подумал, не стырил ли он чего. А этих не видел, нет.
– Я думаю, – тихо говорит мне Кир, – лучше его забрать, кем бы он ни был. Его тут и второй раз найдут, а если он в чём-то виноват, в столице полиция толковее.
– Согласна, – киваю я, отправляя фотографии злоумышленников Эцагану. – Тем более, что мамочку с ребёнком Янка уже погрузила, и у нас есть место. Посмотрим только сначала, вдруг у этого сильное внутреннее кровотечение.
К счастью, осмотр при помощи портативного оборудования показывает, что ничего серьёзного пациенту повредить не успели.
– Это не профессионалы били, – с видом знатока резюмирует Кир. – Бестолково молотили, просто абы как. Числом взяли, а драться не умеют. Хотя я бы от таких и от пятерых отбился.
– В тебе я не сомневаюсь, – хмыкаю я. – Но в столицу мы его всё-таки заберём.
Поскольку ничего более осмысленного, чем стоны, пациент так и не издал, мы взяли на себя смелость забрать его вещи из комнаты, которую он оплатил, по словам хозяина, всего на день. Вещей была небольшая багажная сумка, почти не распакованная, только банные принадлежности аккуратно разложены по стеклянной полочке. Симметрично, на равных расстояниях.
Парим это мы в унгуце, обозревая прекрасную погоду, пациент на заднем сиденье под Кировым чутким наблюдением сопит в масочку, я не торопясь огибаю воздушные ямы.
– Ма, – вдруг как-то вопросительно говорит Кир. – Он очнулся.
В следующую секунду происходит нечто неописуемое: я слышу шорох, вопль, несколько глухих ударов, что-то шлёпается мне на затылок, а потом раздаётся протяжный отчаянный стон, переходящий в рёв.
Я осторожно оборачиваюсь. Воет пациент. Маска висит у него на одном ухе, половина приборов разбросана по салону. Кир держит его, крепко обхватив сзади на уровне локтей и вцепившись в запястья крест-накрест.
– Это что сейчас было? – спрашиваю я, снижая скорость до минимума.
– Он попытался выйти в окно, – пыхтит Кир, с некоторым трудом удерживая взрослого и малоадекватного мужчину.
– Зачем вам в окно? – протормаживаю я.
– Выпустите! Меня! Отсюда! – выпаливает пациент, дёргаясь в Кировых объятьях.
– Мы не можем вас вот прямо здесь выпустить, мы висим в воздухе очень высоко над землёй, – объясняю я, как Алэку.
Пациент, кажется, впервые обращает внимание на пейзаж, бледнеет, зеленеет, закатывает глаза и стекает на пол, возобновляя вой.
– Где у тебя шприц с успокоительным? – соображает Кир.