МОД. Может, лучше выпьешь кофе? Марк… Эй.
МАРТИН (тихо). Он не должен тут быть.
МОД (агрессивно). А куда, к чертям собачьим, ты его желаешь запихнуть?
МАРТИН. Нет, но… я хочу сказать… Его надо было поместить в другое место, где ему бы уделяли больше внимания.
МОД. И где же это, интересно знать? Где?
МАРТИН. Нет, но…
МОД. А что? Лишь бы с глаз долой.
МАРТИН (спокойно). Нет, но… Я совсем не это хотел сказать. Конечно же нет.
МОД. С глаз долой. Закопать его где-нибудь, что «вообще не видеть… А что ты хотел сказать?
МАРТИН. Нет, я хотел сказать… здесь же никто за и» не ухаживает, здесь никто не может о нем как следует позаботиться — он просто слоняется из угла в угол, и… ему только хуже. Ему же совсем не становится лучше. Такое ощущение, что ему все хуже и хуже.
МОД. А ты что, специалист? Ты у нас, значит, специалист по таким вопросам. Так возьми и сам о нем позаботься.
МАРТИН. Нет, но… тебе разве не кажется, что… Мне по крайней мере кажется, что ему нужен соответствующий уход — его надо поместить туда, где будет время и возможность ему помочь, где специализируются на… вместо того, чтобы он просто слонялся из угла в угол…
МОД. Иногда он отлично себя чувствует, лучше, чем многие из нас.
МАРТИН. Да, да… Конечно… Возможно, так оно и есть.
МОД. Он, может, чувствует себя лучше, чем ты.
МАРТИН. Конечно… Возможно.
МОД. Раз уж на то пошло.
МАРТИН. М-м. Конечно.
МОД. Кто тут определяет, кто здоров, а кто болен? Кто это определяет?
МАРТИН. Нет… Только бы он…
РОГЕР (в настроении). А что, все педики — психи? I Слышь, Мохаммед… я к тебе обращаюсь… Слышь, все педики — психи? Все турки — педики?
МОХАММЕД. Что ты говоришь?
РОГЕР. Что я говорю? Я говорю, что все турки — педики. Они прирожденные педики, их мать родила через жопу, и они так впечатляются этой жопой, что потом, если только получается, они становятся педиками. Турок — педик. Турок — педик.
МОХАММЕД. я не турок.
РОГЕР. Зато ты педик. Турок иметь педики. Турок иметь доллар. Турок не иметь доллар. (Пауза.) Ты не педик? Ты же педик. (МОХАММЕД не отвечает.) Нет, я не понимаю, почему все турки говорят, что они не педики, они же спят с мужиками, они же спят с мужиками… значит, они педики, во всяком случае, так я это понимаю. (ТОМАСУ.) Круто немного их погнобить. Клево почувствовать свое превосходство над ними. Думаю, я — рожденный князь.
ТОМАС. А по-моему, ты мразь.
РОГЕР. Кто — я?
ЭРИКА (выходит из своей палаты, встречает СОФИЮ, которая только что говорила по телефону). Фу, мерзкие полотенца. От них несет чем-то кислым. Надо поговорить с уполномоченным по правам пациентов. (Останавливается перед СОФИЕЙ — та садится на стул.) Хочешь кофе? Принести тебе?
СОФИЯ. Нет. (Пауза.) Не хочу.
ЭРИКА. Как ты? Как себя чувствуешь? Все в порядке?
СОФИЯ. Я не пью кофе.
ЭРИКА. Ты расстроена?
СОФИЯ. Нет.
ЭРИКА. Ты ничем не расстроена? Точно?
СОФИЯ (нюхает свою руку). Ну вот, она опять плохо пахнет.
ЭРИКА. Да нет, это лекарство. (Нюхает себя.) От меня тоже пахнет.
СОФИЯ. Нет. София сгнила. Она лежала в воде.
ЭРИКА. Что-то случилось?
СОФИЯ. Нет, София лежала в воде… Там многие лежали в воде.
ЭРИКА. А кстати, нет, это не лекарство, это сама болезнь пахнет. Так и есть — она пахнет. Когда я заболела, все, кто со мной общались, говорили, что от меня как-то странно пахнет, я сама не чувствовала, наверное, какой-то особый аромат одиночества или страха. (Нюхает СОФИЮ.) От тебя тоже так пахнет. Это как духи какие-то… как «Джио», или что-то вроде того, никогда не буду ими пользоваться, потому что они пахнут так же, это чувства и мысли так пахнут. Это твоя душа так пахнет.
СОФИЯ. София ничего не чувствует, потому что она умерла. У нее нет души.
ЭРИКА. Что-то случилось?
СОФИЯ. Нет.
ЭРИКА. Да, тут вообще ничего не случается… Точно?
СОФИЯ. Да.
ЭРИКА. Хочешь послушать музыку?