МАРТИН подманивает голубя к себе, подражает голубиному воркованию, разговаривает с ним. ЭЛИН и ДАВИД переглядываются.
Он понимает каждое слово. Гули-гули-гули-гули, иди сюда, моя птичка. Ну вот, улетел. На улице всего четырнадцать градусов. (Стучит по термометру.) Помнишь, как мама говорила, когда ты был маленьким? Ты никак не мог взять в толк, что градусники бывают разных видов, и мама говорила: «Нет, этот термометр не суют в детскую попу, этот суют в задницу самой природе». Никогда не забуду, как однажды, когда мы жили в Кевлинге… Помнишь, Элин, мы жили возле самой скотобойни? А ты, Давид, был совсем еще маленьким…
ДАВИД. Как же, как же, помню.
МАРТИН. Ты серьезно?.. Как-то утром они привезли телят — ну вы понимаете. Мама стояла у окна и мыла посуду. Посмотрев на улицу, она увидела грузовик с телятами, которых собирались выгрузить и погнать на убой… И тут один из них вырвался и побежал. Мужики ринулись за ним. И тут наша мама раскрывает окно и кричит во все горло: «Нет, не туда, ах ты глупый теленок! Только не туда!» Все просто опешили. Они уставились на нее, думая, что за чокнутая тетка… Помнишь, Элин? Вот дело было. Я помню, как умер Густав Пятый. Было воскресенье, у тебя началось страшное нагноение в челюсти, ты весь день лежал и кричал. А мы никак не могли помочь, только делали тебе спиртовые ванночки… Мне так хотелось послушать трансляцию с похорон и Свена Йерринга.
ДАВИД. Зато я помню, как прошлым летом к нам явились двое из налоговой инспекции, чтобы проверить квитанции, необходимые для инвентаризации, или что-то вроде того. А ты всю неделю был так безбожно пьян, просто в стельку, и в документах был полный бардак.
МАРТИН. Зачем ты это вспомнил?
ДАВИД. Да так, не знаю. Они пришли и постучали: а вот и мы, мы из налоговой, договорились с хозяином о встрече на это время. А мама сказала: «Секундочку. Проходите, пожалуйста. Сейчас я его позову». Она ведь знала, что ты валяешься наверху в дым пьяный.
МАРТИН. Оставь меня в покое, черт бы тебя побрал! Тебя это касается.
ДАВИД. Тогда мама пошла в кабинет, взяла все документы, какие были, положила их в папку, а потом вошла в столовую и с улыбкой двинулась прямо к ним: «Вот документы». И тут она якобы случайно споткнулась, папка вылетела из рук, все бумаги рассыпались по полу, ну и ну… Те двое пообещали вернуться через несколько дней, когда она приведет документы в порядок. Ловко придумано, а?
МАРТИН. Что тут сказать.
ДАВИД. Тебе-то точно сказать нечего.
ЭЛИН. Будь добр, сходи наверх, позови Георга, садимся за стол.
ДАВИД. Мама, я просто хотел сказать, что я восхищаюсь тобой.
МАРТИН. А мной ты когда-нибудь восхищался?
ДАВИД. Тобой? Нет.
МАРТИН. Понимаю. (Встает, вид у него удрученный.)
ЭЛИН стоит рядом. Неожиданно целует МАРТИНА.
Ты что?
ЭЛИН. Ничего.
МАРТИН. Ты поцеловала меня.
ЭЛИН. Правда?
МАРТИН (спустя некоторое время). Неужели вы не понимаете — вы и мама, мама и вы — это самое прекрасное, что есть в моей жизни… (Обнимает ее.) Постой. Я так… Нам надо помочь друг другу… Что я буду без вас делать?.. Давид, малыш… мальчик мой… (Небольшая пауза.)
ЭЛИН. Иди.
МАРТИН. Что? Кто?
ЭЛИН. Вон там косуля обдирает кусты с жасмином.
ДАВИД. Иди прогони ее.
ГЕОРГ (спускается по лестнице, на нем парадный костюм, галстук и шляпа). Что у нас на обед?
МАРТИН. Смотрите, кто к нам пожаловал! Без слез не взглянешь. На похороны, что ли, собрался? Я всегда знал, что ты у нас щеголь. Сегодня на обед то, что осталось от вчерашнего свадебного ужина. До чего ж некультурные люди, он думал, что прищелкнет меня, как клопа. (Щелкает указательным пальцем о большой.) Но я ответил ему как обычно: «Лошади на конюшне, мой господин».
ЭЛИН. Он собирался на танцы с Моной.
МАРТИН. Значит, он был здорово пьян.
ДАВИД. Он хватал ее за сиськи.
ЭЛИН. Этого лосося нам и на завтра хватит. Ты Лене звонил?