Больница
ТОМАС.
АНДЕРС.
МАТТИАС.
СОФИЯ.
МАРТИН.
МАРК.
МОД.
АНН-МАРИ.
РОГЕР.
МОХАММЕД.
ЭРИКА.
ХАРРИ.
МАМА РОГЕРА.
БИРГИТ.
ТОМАС, 25–30 лет, входит в отделение; вход расположен напротив столовой; направляется в холл, на ходу машет СОФИИ. Он ему явно небезразлична, он делает жест, будто кидает ей баскетбольный мяч, корчит гримасу. СОФИЯ либо не реагирует либо же медленно, устало, безрадостно отворачивается. Когда ТОМАС входит в холл, он оглядывает всех, кто там сидит, снова корчит гримасу, причмокивает и говорит.
ТОМАС. Здорово… Как вы тут? (Снимает темные очки.) На улице — красота. Ну а вы как? Все в порядке?
АНДЕРС. Привет… Ну да, все хорошо.
ТОМАС. Ну и ладно. (Садится на диван, кладет очки на стол, осматривается.) Все спокойно? Ничего не случилось?
АНДЕРС. Да нет… Все спокойно.
ТОМАС. И давно уже так. Да что бы тут могло произойти? Марк оклемался от своей шизофрении и поступил в Высшую школу экономики? (Добродушно смеется, берет со стола газету, подтягивает к себе и просматривает заголовки на первой странице.) Свежая? (Замолкает, потом нормальным, более спокойным голосом.) Все о’кей?
АНДЕРС. Да… (Говорит очень тихо.) Должен признаться.
МАТТИАС (глубоко погруженный в свои мысли, в свой шок). Привет.
МАТТИАС медленно поворачивается к ТОМАСУ. МАТТИАС очень худой, похоже, он похудел за совсем короткое время, рубашка и брюки висят. Он красиво одет, волосы совершенно седые, хотя ему немногим больше сорока, на щеках щетина, бледен, кажется, что он много плакал и плохо спал.
ТОМАС (АНДЕРСУ). Ничего ты не должен. Можешь говорить что хочешь. У нас свободная страна… Мы не в каком-нибудь там Ираке. (МАТТИАСУ.) Здорово. (Короткая пауза.) Ну ладно. (Короткая пауза.) На улице хорошо… Тепло… градусов двадцать пять, не меньше. Девчонки в обтягивающих шортах. (Небольшая пауза, раскрывает газету, смотрит рубрику «Письма читателей», зевает.) Ну а вообще как?
АНДЕРС. Ну… Мы только что ели. (Закатывает рукава своей белой рубашки.)
ТОМАС. Правда? П-правда? (Короткая пауза.) Что за звук? (Короткая пауза.) Кто-то играет на флейте? Она что, умирает, или что?
Слышен чей-то плач.
АНДЕРС (прислушивается). Это, наверное, Анн-Мари.
ТОМАС. Да. Наверное. Слетевшая с катушек творческая личность. (Короткая пауза.) И давно она так?
АНДЕРС (оборачивается, смотрит в коридор). В первый раз слышу.
ТОМАС. Так это только сейчас началось?
Пауза.
Да, хорошо бы сейчас оказаться где-нибудь еще.
АНДЕРС. Да. (Улыбается, не глядя на ТОМАСА.)
ТОМАС. В Калифорнии… во Флориде… или в Нью-Йорке. А что, я бы смотался в Нью-Йорк, если мог бы.
АНДЕРС. Да… Там, наверное, много чего происходит.
ТОМАС. Что ты сказал? В Нью-Йорке?
АНДЕРС. Там, небось, много чего происходит каждую минуту.
ТОМАС. Как в кино. Там все время что-нибудь ходит. Там как-то больше чувствуешь себя дома, чем здесь. Это небось другой ритм жизни. Вы смотрели тот новый сериал, вчера начался, «Убойный отдел», хотя дело там происходит не в Нью-Йорке, а в Лос-Анджелесе, кажется. Там был один детектив, он говорил: «Да, убийства — это все еще наше сильное место». Тот же парень пришел в морг, посмотреть какое-то тело, а там была новая девушка-патологоанатом, которую он раньше не видел, и он влюбился в нее и спрашивает: «Что вы тут делаете?» — «Жду суженого», — ответила она. (Смеется.) Теперь же туда вообще, считай, бесплатно можно долететь. Сейчас дороже слетать в Висбю, чем в Нью-Йорк.