С т р у ж к и н. Итак… Поднимем бокалы и сдвинем их разом…
Н и н а. Не надо тостов, Валя. И так все всем ясно… Кто жених, кто Кадмин, кто хоккейный капитан, кто речной, кто я и кто такая она. (Показывает на Марину.)
Ф е д о р. Нина…
Н и н а (пьет). Неясно только, кто такая Прекрасная Дама. (Сделала движение рукой.) Фьюить!
З и н а и д а И в а н о в н а. Да вы закусывайте, закусывайте…
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (сидя). Хорошо было пить поздним вечером… Когда я был студентом и гостил в одном доме, около Твери… В окно бьется метель, мокрый снег.
М а р и н а. Папа, да вы, оказывается, поэт алкоголя.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Я учился на землемера. Я не знаю… А сейчас меряют землю? Раньше это была популярная профессия.
С т р у ж к и н (подходя к окну). Какой буран, сплошная белая стена. Бр-р-р…
М а р и н а. А бр-р-р где говорят?
С т р у ж к и н. Бр-р говорят в Брянске.
Н и н а. Выпила рюмку, а кажется, целый бочонок. (Берет гитару, медленно перебирает струны, потом поет мягким, чуть дребезжащим голосом.) «Однозвучно гремит колокольчик, и дорога клубится слегка…»
С т р у ж к и н. Помните, «Живой труп». Поют цыгане, и Протасов говорит: «Это степь, это десятый век… Это не свобода, а воля…»
В и к а. А без доспехов вы худенький.
В а л е р и й. Да какой там худенький! И так все сгонять приходится.
Ф е д о р (уже засунул в уши наушники, вдруг вскакивает). Послушайте… Вальс… Какое прекрасное исполнение… (Пауза. Догадался, что кроме него никто не слышит, включает транзистор на полную громкость.)
Ч е р н о м о р д и к (восприняв музыку, как приказ). Марина Дмитриевна, разрешите пригласить на тур вальса…
М а р и н а (чуть кокетливо). Что может быть приятнее, как танцевать с морячком.
Марина и Черномордик танцуют. Капитан танцует довольно красиво, даже чопорно, по-офицерски.
Н и н а. Ничего я себе кавалера отхватила.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (тихо). Элегант…
Ф е д о р. Вот ради такого вальса стоит просыпаться каждое утро…
В и к а. А как вы вес сгоняете?
В а л е р и й. «Как, как»… В бане…
В и к а. Ой, мне тоже надо… Джинсы не сходятся.
З и н а и д а И в а н о в н а (стоя за спиной мужа). Ничего, Антон Евлампиевич, ведь перезимовали.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (внучке). Ты просто выросла, девочка, из тех джинсов. Их купили, когда тебе исполнилось пятнадцать лет.
Н и н а. Как это красиво звучит — пятнадцать лет.
С т р у ж к и н. «И как вдовец жену меняет, меняли всадники коней…»
М а р и н а (в танце). Валентин, это неприлично.
С т р у ж к и н. Это не я, это Некрасов…
Кажется, что не только Марина и Черномордик танцуют, но танцуют все, ведь у смотрящих на вальс тоже немного кружится голова и становится легче, и откровеннее мысли, и печальнее слова. Поэтому не сразу слышен звонок в дверь. Сначала робкий, а потом все настойчивее.
З и н а и д а И в а н о в н а. Звонят, кажется… Может, соседи снизу.
Ф е д о р. Не может быть, чтобы Феликс Феодосьевич…
Зинаида Ивановна идет в прихожую, открывает дверь и почти в испуге отступает. В прихожую, а оттуда в столовую входит высокий худой П а р е н ь, в огромном, до пят, тулупе, в заячьей шапке. Он весь буквально облеплен снегом. Под мышкой у него завернутый в рогожку какой-то плоский большой предмет. В руке старинная корзинка типа чемодана с ручкой. Музыка смолкает.
П а р е н ь. Простите, что я… вот так неожиданно. Но дело в том, что я только сегодня приехал из Торжка.
Пауза.
Занавес медленно закрывается.
Почти ничего не изменилось, лишь в столовой появился большой холст. На нем углем набросок портрета девушки в костюме конца девятнадцатого века, сидящей в кресле.
Между первой и второй картиной прошло пять дней. Воскресенье. Утро.
В кабинете А н т о н Е в л а м п и е в и ч, С т р у ж к и н, Ф е д о р. В столовой З и н а и д а И в а н о в н а, М а р и н а и Н и н а.
З и н а и д а И в а н о в н а. Я, когда дверь открыла, обмерла. Думаю — видение, что ли… Тоже в тулупе, шапка лохматая. И говорит, мол, я из Торжка…