Я а г у п. Они и лось — у нас в руках!
М э э л а. Снова лось… А Килль так и не пришел!
Я а г у п. С минуты на минуту жду. Я поторопился. Сердце щемило.
М э э л а. Зря щемило!
Я а г у п. Разве я знал… Потом увидел — дверь заперта и…
А д а м. А не смахиваешь ли ты сам, непогрешимый слуга божий, на оборотня нового сорта? Больше чем кто-либо другой? Ты же наказываешь людей ни в чем не повинных…
Мээла берет со стола нож Яагупа, играет им. Вот она насаживает на острие ножа кусочек хлеба. Мужчины с напряженным и тревожным вниманием ждут, что последует дальше. Мээла держит нож перед собой и с легкой усмешкой смотрит то на кусочек хлеба, то на Яагупа. Можно предположить, что Мээла подаст этот кусочек Яагупу, однако она протягивает его Адаму. Адама это сильно задевает, он встает, опирается руками о стол… глаза его прикованы к кусочку хлеба.
(Взглянув на Мээлу, зубами берет хлеб с острия ножа и съедает его.) Проверяли — не оборотится ли человек в волка?
Я а г у п. Пустое суеверие!
М э э л а (смеется). Ты что, решил — мы всерьез?
А д а м (со скрытой издевкой). Конечно, всерьез! (Яагупу.) Хочешь и ты попробовать?
Я а г у п. Я попытаюсь и без этого стать человеком…
С улицы доносятся гудки машины. Все прислушиваются. Пауза.
Занавеска случайно отошла или кто-нибудь собирается ехать?
М э э л а. Адам.
Я а г у п. Может, и не к чему ему уезжать… Сердце отойдет, тогда снова намалюет картину!
М э э л а. Вы не поспеете к сроку в город…
А д а м (тяжело вздыхая, встает). Да, видно, ничего другого не остается… Хорошо, что вещи мои еще не распакованы — взять и идти! Только взять и идти… (Кидает тубы с красками в ящик.)
М э э л а (встает, как бы случайно идет направо и незаметно для остальных сбрасывает черный холст на пол и запихивает его под стул. С улицы слышны гудки). Надо поторопиться, не то…
А д а м. На улице темно…
Я а г у п. Шел я через болото и думал: с браконьерами у нас тут просто: за шиворот — и штраф! Не то что в лесу вашего искусства. Там зарастет какой-нибудь уголок — так ведь даже оздоровительной вырубки не сделаешь. А уж о том, чтобы очистить эти заросли от браконьеров, и говорить не приходится.
А д а м. Если только кто-либо сам не вздумает прийти с повинной.
Я а г у п. Жди, как же! Все пожитки собрал? Если ты действительно решил ехать…
А д а м. Еду…
Я а г у п. Тогда я отнесу эти чемоданы и мешки в машину… (Приносит из комнаты слева чемоданы и рюкзак.)
А д а м. Бери и этот мольберт… ну, козлы.
Яагуп идет к мольберту, останавливается на полдороге. Адам подходит к мольберту, снимает холст, засовывает его в угол у очага. Яагуп берет под мышку мольберт и выходит.
(Натягивает пальто.) На улице темно…
М э э л а. Скоро утро!
А д а м. Сегодня, когда я приехал, — подумайте, только сегодня! — я долго смотрел на этот старый лесной домик под большими деревьями, тускло освещенный луной…
М э э л а. Как романтично это звучит!
А д а м. Не смейтесь. Из всех «измов» романтизм наиболее близок мне… Знаете, что было потом? Я вдруг увидел, как искрится снег… увидел, что дверь дома распахнута, так как в доме очень тепло. Подумал: из печи только что вынули хлеб…
М э э л а. У нас тогда действительно бывает очень тепло…
А д а м (улыбается). Я стоял, с ветвей стекали капли дождя. А мне казалось, что этот старый бревенчатый дом стоит в больших сугробах… И верите ли, я чувствовал запах хлеба… свежего, только что вынутого из печи хлеба! На меня повеяло чем-то еще очень близким… Тогда я не понял, что это такое, — я не знал, что вы живете здесь… Это было красиво — и безнадежно неповторимо!
М э э л а. Да, зимой здесь удивительно красиво…
А д а м. Вы стоите, освещенная светом пылающего очага, словно живая заря… Затем идете, останавливаетесь в дверях, красивая и стройная, как сама молодость, и, быть может, смотрите, как меж деревьев промелькнет лось…
М э э л а. И это бывает…
Входит Я а г у п.
Я а г у п. Ну вот, вещи в машине. Теперь, кажется, все? (Расхаживает по комнате, ищет что-то; замечает под столом бутылку, опускается на четвереньки, рассматривает; о чем-то думает, но не говорит ни слова. Обнаруживает на полу, под креслом, черный холст, отодвигает стул.) Гляди, я чувствовал — что-нибудь забудешь… (Поднимает холст.) Кто это запихнул его сюда?