Т е л и л а. Знаешь, отец… я решила уйти из дому. Пойду к Ингрид. Организуем общежитие.
Т а а в е т. Из дому? Меня позорить? Не позволю!
Т е л и л а. А я и не спрошусь. Это ты позоришь меня, отец! Всю жизнь ты позорил меня! У меня слава легкомысленной кокетки — я сама позаботилась об этом… так легче скрывать горечь и боль… Будь ты кем угодно, хоть последним лодырем… или пьяницей… я была бы счастлива! Поверь! Но ты большой лжец. (Подходит к двери и внезапно распахивает ее.)
За дверью, согнувшись, стоит Э л ь з а; от неожиданности она падает.
Э л ь з а. В этом доме уж и поискать ничего нельзя… (Хватает с полу свои туфли и уходит.)
Телила закрывает дверь; длинная пауза.
Т а а в е т. Ты сказала — «большой лжец»?
Т е л и л а. Не станешь же ты доказывать мне, будто веришь в то, в чем убеждаешь других? Мы собирались поговорить откровенно!
Длинная пауза. Таавет, прихрамывая больше чем обычно, идет к двери, открывает. За дверью никого нет. Снова закрывает.
Т а а в е т. Хорошо! Тебе я не стану лгать. Я действительно не верю в бога. Разве можно верить в то, чего нет…
Т е л и л а. И на том спасибо, отец. Но тогда почему ты мечтаешь о рясе? Ты словно хочешь обмануть людей?..
Т а а в е т. Хорошо, я расскажу тебе все. Только не знаю, поймешь ли ты меня.
Т е л и л а. Но если ты не расскажешь, я пойму еще меньше. Ты ведь и так уже имеешь право носить талар, иметь маленький приход…
Т а а в е т. В будущем году сдам в консистории последние экзамены и получу право носить крест.
Т е л и л а. К чему тебе это?
Пауза.
Т а а в е т. Ты помнишь дедушку?
Т е л и л а. Его трудно забыть. Он был такой злющий, что после его смерти и ты, по-моему, вздохнул свободнее.
Т а а в е т. Он мечтал видеть меня в храме божьем… слушать мои проповеди… Даже имена всем нам он взял из библии. Мать хотела, чтобы я стал адвокатом или судьей, но я не обладал большими способностями, и в конце концов она тоже склонилась к церкви. Так я стал студентом теологического факультета. Это было веселое и приятное время, и я не очень-то спешил кончать… В сороковом году все полетело вверх тормашками. Пришли коммунисты, и, само собой разумеется, я не доучился. Потом началась война, потом — оккупация… Единственным светлым днем был день, когда мы с твоей матерью стояли перед алтарем! Затем коммунисты вернулись. Я и помышлять не мог о теологии! Тут умер Сталин. Жизнь стала мягче, человечнее, никто никого не притеснял. Спустя несколько лет, когда отец лежал на смертном одре, я поклялся ему, что буду учиться, чтобы получить право носить талар и крест…
Т е л и л а. Отец хотел, мать хотела… Ну а сам ты?
Т а а в е т. Я не хотел быть ни судьей, ни адвокатом, ни пастором. Я не хотел носить черную рясу! (Помолчав.) Я хотел стать офицером… Да-да, мне все время снились лампасы и аксельбанты, сабля, шпоры, лакированные сапоги и золотые погоны… Парад. С блестящей шпагой на плече я марширую впереди своей части… А как я отдаю команду! Тысяча человек слушает меня как один! На-пра-во — трахх! Кру-гом — трахх! Ложись — трахх! Вставай — трахх! Как я мечтал о боях, победах. Как библейский Таавет или Давид, я хотел сразить Голиафа камнем из пращи. Как я хотел этого… Проснувшись, я соскакивал с постели и в отчаянии ковылял по комнате. Ковылял… Ты понимаешь меня?
Т е л и л а. Как далека твоя пасторская профессия от всего того, о чем ты мечтал…
Т а а в е т. Не так уж и далека. Ты понимаешь, что значит быть наместником бога на земле?.. Скажешь: «Помолимся!» — и все падают на колени.
Т е л и л а. Все? Десяток старух!
Т а а в е т. Скоро на моей груди засияет крест и мне дадут большой приход. Большой приход!
Т е л и л а. И тебя не смущает, что ты живешь в советском обществе?
Т а а в е т. Что поделаешь — немалая часть семян падает на каменистую почву… Приходится мириться с этим.
Т е л и л а. Но хоть когда-нибудь тебе бывало стыдно?
Долгая пауза.
Скажи, многие ли из твоих собратьев по профессии верят в бога?
Т а а в е т. Все они образованные люди… с широким кругозором…
Т е л и л а. Значит, все лгуны!
Т а а в е т. Милое дитя, верующие требуют от нас лжи — и это нас оправдывает. Они не хотят правды, и поэтому мы питаем их ложью. За несколько десятков лет из человеческой души не вырвать всего того, что сеялось в ней тысячелетиями. Вот и сегодня я окрестил ребенка…