Ю л и у с. Знать бы, что будет толк…
Входит И н г р и д.
И н г р и д. Доброе утро.
Н и г у л ь. Доброе утро.
М а р и. Здравствуй, дорогое дитя… Не знаю, как и благодарить тебя… Отец-то твой не пришел за Яаком!
И н г р и д. Да, он не смог. Послал меня сказать, чтобы Яак сам шел на остановку. И не опаздывал.
М а р и. Как же так?.. (Садится.) Автобус ведь давно ушел!
Т а а в е т. Тьфу ты пропасть… (Хлопает себя по лбу.) Сегодня же воскресенье!
А р н е. Верно! Автобус уходит на час позже…
Я а к (изменившись в лице). Значит, все-таки… (Идет, кидает куртку на прежнее место и надевает пиджак.)
М а р и. Подожди! (Сует ему мешок.) Может, пригодится… Нет, я больше не плачу. Явлюсь на суд и скажу: «Наказывайте и меня!» Всегда надо наказывать и родителей, если виноваты дети!
Я а к. До свидания… До свидания, старик. Возможно, твоя мысль о колонии не так уж плоха! (Идет, однако возвращается и поднимает с пола книжку. Запихивает ее в карман. Уходит.)
А р н е выходит во двор. Вскоре слышно, как тарахтит мотор.
Ю л и у с. И куда этот Отть запропастился! Пришел и взглянул бы сам на эту «Беларусь»… Арне еще мальчишка. Он еще…
Мотор тарахтит, фыркает, затем начинает работать ровно. Слышно, как подключается дизель; мотор в порядке.
Беру свои слова назад… Честное слово, беру! (Обнимает вошедшего Арне.) Кибернетик… Ладно, будь кибернетиком, но сперва я все-таки сделаю из тебя настоящего рабочего. Честное слово! Ну, пошли…
Радостный Арне берет свою куртку. Все, кроме Эвы, выходят. Она подавлена, нервничает. Слышно, как удаляется трактор. Эва озабоченно шагает по мастерской. Прислушивается и затем отходит в тень.
Появляется О т т ь. Он серьезен, даже мрачен. Подходит к станку, опирается на него, задумывается. Тихо приближается Эва, обнимает его за плечи. Отть с радостным возгласом оборачивается, но, увидев Эву, мрачнеет.
Э в а. Где ты был? Провожал ее на автобус?.. Лучше, что она уехала… Я не ревную, нет! Отть, у всех у нас бывают ошибки, заблуждения… Ах, не хочется и думать… Я ведь нравлюсь тебе? Я нравлюсь всем мужчинам, а мне нравишься только ты! У меня на душе… тяжело. Скажи что-нибудь… хоть несколько слов…
О т т ь. Уходи.
Э в а. Никак не можешь успокоиться!.. Неужели она тебе так нравится? Я ничего не говорю, возможно, с ней даже интересно, говорят, у нее большой опыт…
О т т ь. Замолчи!..
Э в а. Нет, ты должен выслушать меня. Должен! Здесь нет Телилы с ее стадом свиней… Здесь ты выслушаешь все, что я скажу. Если ты полагаешь, что твоя красотка с бараньими глазами тебе верна, то…
О т т ь (берет погнутый железный прут и начинает молотком выпрямлять его).
Эва замолкает.
Уходи!
Э в а. А я тебе говорю, что твоя любовница…
Отть снова энергично колотит молотком. Эва в бессильном гневе умолкает.
В дверях появляется С и л л и. Минуту колеблется, затем входит, снимает пальто и устраивает его на вешалке рядом с курткой Оття. Улыбнувшись Эве, рукавами куртки как бы заключает пальто в объятия. Эва плюет в сторону Силли и выбегает из мастерской.
Силли закрывает дверь на крючок, тихо подходит к Оттю и, став за его спиной, дотрагивается до плеча. Отть делает сердитое движение рукой. Силли улыбается, садится. Отть на мгновение прекращает работу и оценивающе разглядывает железный прут. Где-то поблизости гогочут гуси. Отть и Силли слушают.
З а н а в е с.
1963
ЧАША И ЗМЕЯ
Драма в трех действиях, с прологом и эпилогом
Ионас Мартин — терапевт, 40 лет.
Инга — его жена, 35 лет.
Яан Раут — хирург, 63 лет.
Лео Карри — терапевт, 38 лет.
Анне-Лийз — медсестра, 20 лет.
Мати Кресс — врач-практикант, 25 лет.
Кадри — его мать, санитарка.
Пациент.
Действие происходит в 60-е годы.
Над порталом сцены с правой стороны висит покрытая люминесцентной краской эмблема медиков — чаша и змея. Когда в зале гаснут огни, чаша и змея светятся.