Г ю л ь б а х а р (лукаво, Мамеду). Посмотрим, посмотрим, парень! Все зависит от дедушки.
Вновь слышны голоса: «Дорогу мудрейшему из мудрейших! Дорогу нашему дорогому и любимому, трижды луно- и солнцеподобному шаху! Нет, четырежды луно- и солнцеподобному!»
М а м е д. Ого! Оказывается, у нас очень мудрый правитель?! А я и не знал.
Т а б и б К е м а л. С чего это ты взял, Мамед, что он мудрый?
М а м е д. Так ведь вот — кричат!
Т а б и б К е м а л. А кто кричит?
М а м е д. Ну кто, кто?.. Человек кричит.
Т а б и б К е м а л. Не человек, а придворный глашатай. Есть разница. Запомни на всю жизнь, Мамед. Ему платят за то, что он превозносит шаха. И еще запомни, Мамед… От слов «халва-халва» во рту сладко не бывает.
М а м е д. Хорошо, Табиб Кемал, запомню. Однако нам помешали… Мы здесь разговаривали… Гюльбахар, ты скажи дедушке…
Г ю л ь б а х а р. Что сказать?
М а м е д. Ну, про резину… которую не надо тянуть. Мы же решили с тобой. Ты дал мне слово.
Г ю л ь б а х а р. Я?! Слово?! Когда?!
М а м е д. Ну, перестань притворяться! Я знаю, ты скромная, скромная.
Г ю л ь б а х а р. Но разве я давала тебе слово?
М а м е д. Но ведь ты пошла со мной танцевать.
Г ю л ь б а х а р. Да, но и дедушка тоже танцевал с нами.
М а м е д. Вот именно! Вот именно! Значит, он одобряет наш союз. Он одобряет, а я еще ни разу не поцеловал тебя, свою невесту! Хорошо это? Это же невежливо!
Г ю л ь б а х а р (хохочет). Как, уже невесту?
М а м е д. Разумеется. Ведь чем-то я должен отблагодарить его? Карманы мои пусты. Все, что у меня есть, — это моя жизнь. И я уже отдал ее твоему дедушке. Ты же слышала…
Г ю л ь б а х а р. Но ведь ему — не мне!
М а м е д. Какая разница? Пользуйтесь оба. Я не жадный.
Т а б и б К е м а л (весело смеется, в зал). И к тому же, кажется, не дурак. Но это мы еще проверим!
Появляется н а ч а л ь н и к д в о р ц о в о й с т р а ж и.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Привет, старик! Как говорят у нас на Востоке, салам алейкум!
Т а б и б К е м а л. Ваалейкум салам, почтеннейший начальник дворцовой стражи! (В зал.) У него есть кличка. Возможно, вы слышали?.. Рябой Реджеб.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. Как дела, волшебник? Что нового? Как двигаете науку… в этом самом направлении? (Делает характерный жест тремя пальцами.) Научились, наконец, превращать песок в золото?
Т а б и б К е м а л. Я не алхимик, начальник. Я — врач, лекарь! Это всем известно.
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. А-а-а! Верно, верно. Кстати, ты нам и нужен как врач, как лекарь. Радуйся и трепещи! Сам четырежды луно- и солнцеподобный, наш великий шах-ин-шах хочет побеседовать с тобой. Дай-ка я обыщу тебя. На всякий случай. По инструкции. Нет ли при тебе оружия? Руки за голову! (Профессионально обыскивает старика, находит в его кармане мелкую монету, кладет в свой карман. Кричит в сторону кулис.) Все в порядке, ваше четырежды луно- и солнцеподобное величество! Можете пожаловать!
Входят ш а х, в и з и р ь, т е л о х р а н и т е л и, с т р а ж н и к и. Табиб Кемал, Мамед и Гюльбахар кланяются им.
Ш а х. Так это ты — старик, дающий исцеление от тысячи болезней?
Т а б и б К е м а л. Ваше величество, сам мудрейший Авиценна лечил только от пятисот недугов. Куда уж нам, его недостойным ученикам? Так, работаем по мере своих сил, кипятим травы… Кого-то удается исцелить, а кого-то…
Визирь и начальник стражи пожирают глазами Гюльбахар.
Ш а х. Ну, ну, не скромничай. Я этого не люблю — скромности! Настоящий джигит всегда должен быть немного хвастуном. Я по себе сужу.
В и з и р ь. Перестраховщик он, ваше величество!
Ш а х (кивает на Гюльбахар). Кто это, старик? Твоя дочь?
В и з и р ь. Ах, какой персик! Какой гранат! Какая клевая чувиха!
Т а б и б К е м а л. Это моя внучка, ваше величество! Гюльбахар. Сирота.
В и з и р ь. Нет, я просто обалдеваю! Клянусь!
Ш а х (протягивает Гюльбахар руку). Очень приятно познакомиться, девушка. Шах!
В и з и р ь. А мне выходит — мат?!
Н а ч а л ь н и к с т р а ж и. И мне — мат?!
Ш а х (сладким голосом). Ваш шах, девушка! (Меняет интонацию голоса, строго.) Однако шахматными играми займемся потом. Старик, ты должен исцелить меня.