Г е л ь д ы - Б а т ы р. Большое вам спасибо, Михаил Иванович!
К а л и н и н. Георгий Николаевич, нам предстоит поездка в Мары. Сейчас за нами заедут.
А н т о н о в. Я готов, Михаил Иванович.
Г е л ь д ы - Б а т ы р. Не дали мы вам отдохнуть, товарищ Калинин. Извините. До свидания! Счастливой дороги!
К е л ь д ж е. До встречи в добром здравии, почтеннейший Калин-ага!
К а л и н и н (тяжело поднимается из-за стола). То ли старость подкрадывается, то ли сильно устал?
К е л ь д ж е (протягивает свою палку). Вот тебе в помощь еще одна нога, почтеннейший. Прими хоть это…
К а л и н и н. Спасибо, друг Кельдже. У меня есть своя трость.
К е л ь д ж е. Это не простая палка, Калин-ага, — особая. Я бы даже сказал — золотая.
К а л и н и н (усмехается). Вы, уважаемый, веселый человек.
К е л ь д ж е. Я говорю серьезно, Калин-ага. Вообще-то это обыкновенный чабанский посох — из тамариска. Но в тот год, когда у нас был голод, я этой самой палкой продырявил всю землю у нас в ауле и обнаружил столько запрятанного байского зерна, что после этого односельчане сказали про мою палку — золотая.
К а л и н и н. Ах, вот оно что! (Берет палку в руки, рассматривает.) Значит, золотая? А что, если мы передадим эту палку в организуемый добровольческий отряд Гельды-Батыра? Пусть они прикрепят к ней свое красное знамя. Красное знамя на золотой чабанской палке! Это символично!
Г е л ь д ы - Б а т ы р. Товарищ Калинин, по-туркменски золотой и красный — одно слово. Так что это будет красное знамя на красной палке.
А н т о н о в. А отряд предлагаю назвать — «Краснопалочники».
К а л и н и н. Неплохое название.
К е л ь д ж е. Раз такое дело… Это самое… Я тоже записываюсь к вам. Уж лучше к вам, чем в капратил Курбана-Тилькичи.
Г е л ь д ы - Б а т ы р. В отряде старикам делать нечего, Кельдже-ага.
К е л ь д ж е. Как это — нечего? Палку мою берешь, а меня самого, значит… это самое?.. Несправедливо! Скажи ему, Калин-ага!
К а л и н и н (улыбчиво). Я на стороне стариков. Я ведь и сам уже, как говорится, не первой молодости.
К е л ь д ж е (после паузы, задумчиво). Это самое… Как же это вышло? Пришел вроде в поисках своей верблюдицы — и вдруг стал нукером Гельды-Батыра!
А н т о н о в (усмехается). Да, неожиданный поворот!
К а л и н и н. Я бы сказал — революционный поворот!
К е л ь д ж е. Вообще-то я давно сыт по горло этими ружейными выстрелами, но… раз надо… Калин-джан, прошу тебя, прежде чем я возьму в руки винтовку, благослови меня на ратные подвиги.
К а л и н и н. Гельды-Батыр, Георгий Николаевич! Уважаемый Кельдже! Пусть выстрелы, которые вы, краснопалочники, сделаете, защищая дайхан от басмачей, станут последними выстрелами на земле туркменского народа, совершившего решительный и важный поворот в своей судьбе, в своей истории!
З а н а в е с.
Комната в здании исполкома районного городка.
М а р и я сидит одна, пишет, изредка мурлычет что-то про себя.
За окнами сумерки.
В комнату заглядывает С а х р а г ю л ь и тотчас исчезает. Затем раздается робкий стук в дверь.
М а р и я. Да, войдите!
Стук повторяется.
Я сказала, войдите! (Встает, открывает дверь.) Прошу вас, смелее, смелее!
Входит С а х р а г ю л ь.
С а х р а г ю л ь. Неудобно как-то… Я не помешала тебе, сестра?
М а р и я. Нисколечко! Садитесь. Слушаю вас.
С а х р а г ю л ь (садится на краешек стула). Я пришла…
М а р и я. Вы не смущайтесь. У вас, наверное, какая-нибудь жалоба?
С а х р а г ю л ь. Нет, нет… Я не жаловаться пришла. Просто так… На сердце тревожно… Понимаешь, сестра?
М а р и я. Понимаю. Очевидно, кто-то вас обидел? Говорите, не стесняйтесь, тут, кроме нас двоих, никого больше нет.
С а х р а г ю л ь. Да нет, никто меня не обидел. Я в лавку иду — за керосином. Думаю, дай зайду… спрошу…
М а р и я. Как вас звать?
С а х р а г ю л ь. Сахрагюль.
М а р и я. А меня — Мария. Давай я тоже буду говорить тебе «ты»! Хорошо?
С а х р а г ю л ь. Конечно, Мария.
М а р и я. Так что у тебя стряслось, Сахрагюль?