К о ч е т (останавливается, не на шутку рассердившись). Вы что тут болтаетесь? Почему не уехали?
Н а т а ш а. А мы с Костей Кричевским с вами решили…
К о ч е т (резко). Что это значит: «решили»? Кто вам такое право давал?
Н а т а ш а. Степан Григорьевич…
К о ч е т. Что «Степан Григорьевич»? Куда мне вас девать теперь?
Н а т а ш а (настойчиво, искренне). Куда вы, туда и мы!
К о ч е т. Ты что, смеешься? С детьми нам еще возиться!
Н а т а ш а. Мы связь вам наладим, Степан Григорьевич!
К р и ч е в с к и й. Честное слово — наладим!
Пауза.
К о ч е т (уже более мягко, Кричевскому). Давай, я тебе помогу, геркулес! Свалишься, ведь пуда три небось…
К р и ч е в с к и й (выпячивая тощую грудь). Что вы, что вы, Степан Григорьевич: мне абсолютно легко! (Спотыкается.)
Кочет берет у Кричевского один из ящиков и, перебросив через плечо, идет вперед. Гаснет свет. Все трое исчезают в темноте. На сцене полный мрак. Свет возникает с рассветом. На том месте, где еще несколько мгновений назад стоял Кочет, теперь стоит враг — гитлеровец, о б е р - л е й т е н а н т. Пауза. Появляются ф е л ь д ф е б е л ь и с о л д а т ы.
О б е р - л е й т е н а н т. Осмотреть дом… Обыскать каждый угол!
Ф е л ь д ф е б е л ь (щелкая каблуками). Слушаюсь, господин обер-лейтенант! (Пробегает с солдатами в кабинет, оттуда — во внутренние комнаты.)
Крики за сценой усиливаются: начинается грабеж города. Слышно, как подъезжает автомобиль и останавливается. Вбегает адъютант, распахивает дверь и становится во фронт рядом с обер-лейтенантом. Входит М а к е н а у. Он по ступенькам поднимается в дом, обер-лейтенант и адъютант — за ним.
М а к е н а у (войдя в кабинет, останавливается, снимает перчатки, и говорит быстро, почти скороговоркой). Пишите приказ. Такой же, как и о взятии других городов! За малейшее неподчинение германским оккупационным войскам… (Делает в воздухе знак креста. Адъютант быстро пишет.) И строже, строже, господа! Они сразу должны понять всю бесцельность сопротивления. Ввиду того что красные уничтожили и увезли продовольствие, население не кормить, и жалоб от него не принимать. Любой поступок нашего солдата признавать правильным.
Адъютант пишет. Тишина. И только стон ползет в окно, стон города, отданного на растерзание носителям «нового порядка». Макенау выходит на крыльцо. Появляется первый ряд вражеских солдат. Они, застыв, стоят как вкопанные. Головы задраны кверху: истуканы, машины.
М а к е н а у (кричит). Солдаты! Еще один город пал перед силой нашего наступления! Русские бегут! Но они не уйдут, это жалкое племя рабов. Мы их прикончим еще до осени!
Какой-то ретивый солдат устанавливает на крыше крыльца флаг с огромной фашистской свастикой в белом кругу.
Смотрите на это знамя! Это знамя победы! Оно будет развеваться над миром, который мы поставим на колени!
Громкое «хох» прокатывается по площади. Макенау и стоящие рядом с ним офицеры вытягивают руки. Хайль, Гитлер! Сухой выстрел, и с пробитой головой валится с крыши ретивый солдат увлекая за собой гитлеровский флаг.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Летний лес. Сверху землянка замаскирована и имеет вид холма. В землянке — довольно просторном помещении — около своих аппаратов сидит Н а т а ш а, рядом с ней — бухгалтер Б о р и с о в. Он пишет под ее диктовку, держа на коленях огромную бухгалтерскую книгу.
Н а т а ш а. «Двадцать второго: нападение на обоз. Из отделения конвоя убиты шесть гитлеровцев, ранено трое. Захвачено шестьсот одеял шерстяных разных, уворованных у населения. Пять револьверов, две винтовки… Потерь — не было».
Б о р и с о в (с нарастающим возмущением). Надо все-таки редактировать, Наташенька! Вообще я протестовал, чтобы книга контокоррентов… Вот вы! Знаете, что такое контокоррент?
Н а т а ш а. Нет!
Б о р и с о в. Смешно, честное слово! Это — по-итальянски — текущий счет! Самый главный раздел наших операций! И в такой книге — дневник записей действий отряда! Общая тетрадь великолепно бы для этого сошла. Но уж если товарищ Кочет утвердил захват моей книги, то диктуйте хотя бы политературней!
Н а т а ш а. Хорошо, товарищ гроссбух, постараюсь! «Двадцать четвертого: схваток не было».