Х а л к о в. А как найдешь иголку в зерне? Нелегкое это дело, Степан Григорьевич.
К о ч е т. Знаю. Потому вам и поручаю, Федор Матвеевич.
Х а л к о в. Ну и на том спасибо!
К о ч е т. А вы, Гаврила Федорович, пробирайтесь на хутор Михайловский — он за селом Стаховом — к товарищу Глущенко. Жду его со всем отрядом: нам вместе легче будет. И по дороге смотрите где что!
Р у с о в. Понимаю, Степан Григорьевич!
С а ш а (недовольным голосом). Вы только, папаша, свои погремушки снимите.
К о ч е т (удивленно). Какие погремушки?
Р у с о в (мрачно, сыну). Молчи, идол! Лучше молчи!
С а ш а (тыча в себя пальцем). Сын ваш — коммунист! А вы такой пустяковиной занимаетесь!
Р у с о в. Твой отец за них кровью платил!
К о ч е т. Об чем спор у вас — не пойму!
С а ш а (объясняя Кочету). Нацепил четыре царских георгиевских креста! Черт его знает, откуда он их выкопал!
К о ч е т (строго). Тихо! Разбушевался! А ну покажите, папаша.
Р у с о в (неохотно). Чего на них смотреть? Они всем известные, — кресты как кресты… (Медленно расстегивает кожанку.)
К о ч е т (внимательно рассматривает полную колодку георгиевских крестов на потемневших от времени ленточках и, не отрывая от них взгляда, спрашивает у старика). Вы читали, что на них написано? За веру, царя и отечество! Странный лозунг для партизана!
Р у с о в. Я так скажу, Степан Григорьевич: за веру — бог с ней, за царя — хрен с ним, а отечество — оно всегда остается, и нет такой силы, чтобы его победить!
Р о т м а н (вдруг горячо). Я буду считать величайшей политической бестактностью, если…
С а ш а (чувствуя поддержку со стороны Ротмана). Вот и я то же самое говорю!
Р о т м а н (заканчивая). …если мы будем настаивать на том, чтобы товарищ Русов снял эти знаки отличия! Я вас приветствую, Гаврила Федорович!
С а ш а (пожимая плечами). Вам это легко говорить, когда речь идет о моем отце, а не о вашем…
Р о т м а н. О чем искренне и сожалею!
Р у с о в (ухмыляясь, Ротману). Он ведь молод-зелен еще, сынок мой! Не понимает: наскочит немец, а я при крестах! (Саше.) Старому царскому служаке легче отбрехаться, дурья твоя голова!
К о ч е т. Опять старик прав! Носите их на здоровье! (Наташе.) Ты мне с Костей прием наладь… Может, Москву поймаешь…
К р и ч е в с к и й. Второй день сильная буря в той стороне, Степан Григорьевич! Попытаемся однако…
Кочет обнимает Русова и Халкова, вместе с ними выходит из землянки. Все, кроме Орлова, идут провожать «ходоков». Орлов, оставшись один, осматривается, видит радиопередатчик; всплеснув руками, прямо подходит к нему.
Костя и Наташа возвращаются в землянку. Они останавливаются удивленные, ибо видят: Орлов сидит около аппарата и с восторгом смотрит на него. Он трогает части и глядит на Наташу, а затем на Костю широко раскрытыми, полными счастья глазами.
Н а т а ш а. Чему вы так обрадовались, товарищ Орлов?
О р л о в. Это же рация!.. Настоящая… Разве вы поймете? Ведь я всю жизнь мечтал о такой…
Н а т а ш а. Чего же о ней мечтать? Очень, в общем, простое…
О р л о в. Что вы, Наташенька! Ох, как плечо болит! Я думал: вот кончу службу и пойду на учебу, стану радистом. В Арктику поеду, на край света. Ураганы, вихри, снега, свищет ветер, а я — один, и весь мир слушает только меня! Я даю погоду кораблям и самолетам, указываю путь рыбакам, затерявшимся во льдах. Война мне помешала… Когда теперь сбудется… (Гладит передатчик.)
Н а т а ш а. Это дело поправимое, товарищ Орлов! Если задержитесь у нас, — научим!
О р л о в. Ой, правда? Буду всю жизнь благодарить…
Н а т а ш а. Да не стоит! Вы сначала понаблюдайте: как мы с Костей работаем, а потом… (Садится к аппарату.)
О р л о в. Спасибо, друзья! (Внимательно следит за каждым движением Наташи и Кости.)
К р и ч е в с к и й. Это и приемник и передатчик!
О р л о в. Я понимаю.
Кочет со списком в руках входит в землянку. Он видит Наташу и положившего ей здоровую руку на плечо Орлова. Пауза.
К о ч е т. Ну как, парень? Ожил?
О р л о в (снимая руку с Наташиного плеча). Оживаю, товарищ секретарь!