Г р и г о р ь е в. Аппараты сухие?
П а н ы ч у к. Так точно!
Г р и г о р ь е в. Проверим! (Проверяет аппараты. Видит Бермана.) Как свободное время, так все пишет и пишет. Неужели у вас такая обширная родня, а?
Б е р м а н. Это так… личные записи…
Г р и г о р ь е в. Дневник ведете, что ли?
Б е р м а н. Нет, не дневник.
Г р и г о р ь е в. А что же тогда?
П а н ы ч у к. Очередное задание выполняет!
Г р и г о р ь е в. Пока общие фразы. Нельзя ли конкретней?
П а н ы ч у к. Можно, Фома Петрович. Мы же все учимся на заочных курсах…
Г р и г о р ь е в (глядя под аппарат). Это плохо!
Г р у ш е в с к и й. Что плохо: что учимся?
Г р и г о р ь е в. Нет, что грязь под аппаратом. Раньше чем готовиться к увольнению и наводить на себя красоту, надо ее навести в своем заведовании! А ну-ка, прекратить бритье!
П а н ы ч у к. Есть, Фома Петрович! (Грушевскому.) Пошли, Саша!
Панычук и Грушевский идут к торпедным аппаратам и принимаются за чистку.
Г р и г о р ь е в (Берману и Джибели). А что вы все учитесь, это хорошо! Желаю успеха!
Б е р м а н. Спасибо, Фома Петрович.
Г р и г о р ь е в. Читайте побольше, слушайте специалистов и тогда всего добьетесь. Но практику не забывайте. Без нее всем вашим знаниям — копейка цена!
Д ж и б е л и. Вот как раз я хотел сказать, дорогой Фома Петрович. В том учебном практическом походе у меня опыта прибавилось больше, чем за два года занятий.
Г р и г о р ь е в. Это вы хватили, товарищ Джибели.
Д ж и б е л и. Честное слово, нет. Смотрите: ведь мы все делали так, как на войне. Разве это в книгах прочтешь? Хотя бы позавчера: ночь, тишина… вокруг тебя вода чернее крыла горного ворона. Лодка плывет, как человек, у которого остановилось сердце.
Г р и г о р ь е в (хитро). Значит, как покойник?
Д ж и б е л и. Нет. Тихо плывет. Только перископ — зоркий глаз — смотрит вперед… А впереди — враг. Опасность вокруг нас: она рядом, здесь. Но нам не страшно. Мы должны победить!
Г р и г о р ь е в. Меньше страсти, товарищ Джибели.
Д ж и б е л и. Есть меньше страсти, товарищ старшина. (С возрастающим азартом.) Наш «Дельфин» подкрадывается все ближе и ближе. Вот уже хорошо видим корабли противника. Короткий приказ… Торпеды несутся на врага, и каждая достигает цели! (Пауза.) В этом походе я научился воевать.
Г р и г о р ь е в. Приятно слышать! (Поднимает крышку люка и спускается в трюм под палубу.)
Пауза.
Г р у ш е в с к и й (Панычуку). Я ее увижу сегодня, Паша.
П а н ы ч у к (продолжая работать). Обязательно! И я по ней сильно соскучился.
Г р у ш е в с к и й. Многое передумано за это время, Паша. Может, я был к Наде недостаточно внимательным?
П а н ы ч у к (пожимая плечами). Неблаговидных поступков я лично не замечал.
Г р у ш е в с к и й. Ведь в плаванье вот уже сколько…
П а н ы ч у к. Ну, за такое время, я думаю, ничего особенного случиться не могло. Все обойдется… Сегодня воскресенье, Надя свободна, встретит тебя. А чтобы больше не было думок, завтра же все приведете в законный порядок.
Г р у ш е в с к и й. Обязательно. Я вчера, Паша, видел какой-то необычайный сон.
П а н ы ч у к. Когда любишь девушку, так она и во снах с тобой.
Г р у ш е в с к и й. Нет, Наденька тут ни при чем. Думал я о ней, а сон был… исторический. Будто наша лодка — «Наутилус». Я — капитан Немо. Вы все — мои верные спутники, смелые борцы за свободу… Я стою, скрестив руки, и смотрю на тонущий военный фрегат. Сабля, пистолеты за поясом…
Все притихли, слушают.
Г р и г о р ь е в (появляясь из люка). Литература!
Грушевский оборачивается.
(Садится на палубу.) Литература, говорю, товарищ Грушевский. Я все-таки удивляюсь: человеку с десятилетним советским образованием, — подчеркиваю, советским, — торпедисту Грушевскому снятся почему-то какие-то очень… нереальные сны. Я, например, снов никогда не вижу: нервы мои в исключительном порядке, но если бы мне и причудилось какое приключение, то уж наверняка из нашего морского быта! (Вылезает из люка и закрывает его.)