(Не замечая Барзову.) Провинциалка? Ну и пусть! Я даже горжусь, что я провинциалка!
Б а р з о в а. Вы, случайно, не ко мне?
Г а л я (смутившись). Я? Нет-нет… Я… девочку одну ожидаю.
Б а р з о в а (бросив взгляд на авоську). А может быть, вы все же ко мне? Говорите, не стесняйтесь… все, что в моих силах…
Г а л я. А что мне говорить-то, Елена Парфеновна?
Б а р з о в а. Ну, я думаю, вам лучше знать. Просите — я охотно вам помогу. Я же вижу, что вы чем-то расстроены.
Г а л я. Что вы? Пустяки. Я… наоборот!
Б а р з о в а. На наш новогодний вечер идете?
Г а л я. Собираюсь.
Б а р з о в а. Обязательно приходите! Выше голову, дорогуша! Фронт-то на запад ушел.
Г а л я (смеется). Есть — выше голову!
Барзова уходит.
«Выше голову!» Да-да, она права. Выше голову! Падай, но не сдавайся. Выше голову… Да-да, еще немного осталось, совсем немного. Сейчас все зависит от меня, только от меня, только от меня. Я буду заниматься. Не хватит времени — буду заниматься ночью. Выйду в коридор, сяду на стул. И всё… и никто меня не прогонит. Ни один комендант. Пусть говорят что угодно. Пусть называют меня провинциалкой.
З а н а в е с.
Комната. Из окон виден разрушенный немецкий город, дымящиеся развалины. За столом сидит Р о с т о в ц е в а в форме лейтенанта. На плечи накинут белый халат. Она что-то пишет в медицинском журнале. У окна стоит м е д с е с т р а, старшина Кузнецова.
М е д с е с т р а (смотрит на зарево). Горит!.. Вот уж четвертый день горит… Вот война и к ним пришла…
Г а л я. О чем это вы, старшина?
М е д с е с т р а (продолжает смотреть на зарево). Город, говорю, горит.
Г а л я. Ах город! (Продолжает писать.) Город вчера горел, сегодня догорает.
М е д с е с т р а. Не пойму! Одного я никак не пойму, товарищ лейтенант. Они в нас стреляют из подвалов, с чердаков, несмотря на то, что окружены; а мы вот здесь возимся с их детьми, своей кровью делимся.
Г а л я (не отрываясь от стола). Дети здесь ни при чем, товарищ старшина. Воюют взрослые. Дети лишь играют в войну.
М е д с е с т р а. Ни при чем? Если бы не их отцы, мы бы дома сейчас были и все наши живы были бы. И вы теперь врачом бы работали. Вам даже доучиться не дали. Две звездочки прицепили на погоны и на фронт отправили.
Г а л я. Я сама попросилась на фронт. А институт, если домой вернусь, я еще окончу.
М е д с е с т р а. И как это у вас все хорошо получается. Вы думаете, вот эти, что мы сейчас спасаем, когда подрастут, вспомнят нас добрым словом?
Г а л я. Одни вспомнят, и обязательно вспомнят, ну а другие, возможно, что и не вспомнят.
М е д с е с т р а. Галина Константиновна, и вы так спокойно говорите?
Г а л я. Я выполняю свой долг, старшина.
М е д с е с т р а. Да-да, это верно. Я, видимо, чего-то недопонимаю.
Г а л я. Вы не забыли, что вам пора идти мальчику укол делать?
М е д с е с т р а. Нет.
Г а л я. Его мать ушла?
М е д с е с т р а. Нет. Сидит и молчит. За каждым моим движением смотрит, точно я преступница, точно я хочу ее ребенка на тот свет отправить.
Г а л я (с грустью). Она тоже здесь ни при чем…
М е д с е с т р а (вспыхнув). Ну да! Все у вас сегодня ни при чем. Отца у меня убили — ни при чем. Двух братьев убили — тоже ни при чем?..
Г а л я (после паузы). Не у одной у вас горе. Мой отец погиб, еще в тридцать девятом.
М е д с е с т р а (после паузы). Галина Константиновна, скажите, вы когда-нибудь любили?
Г а л я. Почему же в прошедшем времени?
М е д с е с т р а. Извините, я хотела сказать: вы любите?
Г а л я. Вам это знать очень важно?
М е д с е с т р а. Да, очень! Вы вот, я замечаю, все время чего-то ждете. Но вам даже писем никто не пишет…
Г а л я. И, видимо, еще долго буду ждать…
М е д с е с т р а. А кто виноват, разрешите вас спросить? Кто? Что же вы молчите?
Г а л я (усмехнувшись). Полевая почта.
М е д с е с т р а. Отшучиваетесь? А я вот что вам скажу: кто не умеет по-настоящему ненавидеть, тот не умеет по-настоящему любить!
Г а л я. В книжке вычитали? Что ж, правильные слова.