Е л и з а в е т а. Что ты за человек, Дарья Власьевна!
Д а р ь я. А чего, правду ладошкой не закроешь. Баб теперь, при переписи населения, окажется в излишке.
Е л и з а в е т а. Почему обязательно я?
Д а р ь я. Сыны мои небось тоже думали, что те пули не им достанутся.
Е л и з а в е т а (плачет). Уж лучше бы погиб, ей-богу. Я бы всю жизнь его оплакивала, ни о ком другом думать не смела…
Д а р ь я. Вот ведь дрянь какая из тебя лезет! Что ж ты живому, здоровому мужику, герою войны, погибели желаешь? Окстись!
Залп салюта и отсветы фейерверка.
Ай-яй! Пошло дело!..
Н и к о д и м о в а. Что это, господи?!
Е л и з а в е т а. Включите радио! Скорее!
Залп. Никодимова бросается в свою комнату, к детям, но О л е с ь и М а р и а н н а, а с ними М а н е ж н и к о в, К а т я и И г о р ь вбегают в кухню.
Д а р ь я. Праздник! Великий праздник нынче, Антонина Васильевна! Затрепалась я тут с вами, ай-яй-яй!
Залп.
Давай, миленькие!..
Залп.
Двадцать седьмого января живем! Наш праздник, кровный, питерский!
Залп.
День снятия блокады — вот, брат, какое дело!
М а н е ж н и к о в. У меня шампанское есть.
Д а р ь я. Тащи! Чего стоишь, милый?.. Все тащи, чего не жаль. Пировать станем. За жизнь нашу, за всех, кто не дожил… Огонь!
Залп.
Ай, хорошо!
М а р и а н н а (заткнув уши). Найн! Но!.. Не надо! Но тирен!
О л е с ь. Это же салют, дурочка моя!
М а н е ж н и к о в. Это — хорошо. Не бойся, малыш, — это прекрасно!
М а р и а н н а. Не надо! Не стреляйте! Но тирен!
Залп. Салют. Игорь берет на руки Марианну.
И г о р ь. Гляди, девочка: как будто елочные шарики и звездочки. Вовсе не страшно.
О л е с ь. Она еще не видела елки… с шариками и звездочками.
И г о р ь. Никогда?.. Ну, давайте сделаем. Подумаешь! Достанем елку, накупим игрушек… Хотя зачем? У меня есть хорошие игрушки. Я расскажу тебе сказку о храбром Щелкунчике, а скрипка нам немного подпоет. Потом мы пойдем в театр и увидим все это в балете. Я сто лет не был на балетном спектакле. Идет?
Марианна кивает.
И г о р ь. Катюша, принесите скрипку.
Д а р ь я (негромко). А ничего?
И г о р ь. Что — ничего?
Д а р ь я. Удержишься? Беды не будет?
И г о р ь. Сегодня — не будет, тетя Даша. (Вслед уходящей Кате.) Да! В моем чемодане — консервы, еще что-то из пайка!
Никодимова медленно опускается на пол. Олесь быстро подставляет стул. Никодимова полулежит на стуле.
Д а р ь я. Ты что? Ты зачем это, Антонина Васильевна?
О л е с ь. Сейчас пройдет. (Вынимает из кармана Никодимовой лекарство, дает понюхать.)
Д а р ь я. Чего еще надо? Говори скорей!
Н и к о д и м о в а (очнувшись). Ничего… Ничего… Сейчас…
Пауза. Все стоят молча.
Е л и з а в е т а. Может, ей сердечное дать? У меня есть!
Н и к о д и м о в а. Спасибо. Отходит. (Виновато глядит на всех.)
М а н е ж н и к о в. В таком случае я принесу сюда радиолу. (Уходит.)
Е л и з а в е т а (глядя ему вслед). А он ничего. В порядке.
Д а р ь я. Ты о чем?
Е л и з а в е т а. Манежников, говорю, хоть и зачуханный, а ничего.
Д а р ь я. А! Ну-ну… Только на малых оборотах крути, а то врежешься.
О л е с ь. Мама, а точно — прошло?
Н и к о д и м о в а. Точно.
О л е с ь. Ты очень бледная.
Н и к о д и м о в а. И это пройдет.
М а н е ж н и к о в вносит радиолу, прилаживает, включает приемник, ловит волну. К а т я приносит скрипку Игоря и продукты. Е л и з а в е т а несет что-то свое. Сдвигают столы, сервируют чем могут.
Г о л о с О л ь г и Б е р г г о л ь ц (по радио).