О л е с ь. Слышали? Вы слышали?
Д а р ь я. Всю блокаду она со мной так: «Дарья Власьевна, соседка»… Родненькая моя.
М а н е ж н и к о в. Так это — о вас?
Д а р ь я. Навряд ли! Откуда ей меня знать? Есть, значит, и другая Дарья Власьевна. А может, и так — из головы взяла. Оленька наша.
И г о р ь. А вы ее знаете?
Д а р ь я. Кого? Ольгу Федоровну? Ну, милый, ты любого блокадника спроси — кто ж ее не знает! А видеть не приходилось. А по голосу из тыщи узнаю.
М а н е ж н и к о в. Непременно надо будет спросить Ольгу Федоровну, откуда она взяла свою Дарью Власьевну.
Д а р ь я. Так ты с ней знаком?
М а н е ж н и к о в. Да, мы встречались.
Д а р ь я. Ох, с сюрпризом ты мужик, оказывается!
К а т я возвращается в военной форме.
К а т я. Платья гражданского нет на такой случай. Все расхожее.
Манежников неслышно выходит. Входит Е л и з а в е т а в роскошном платье с лисой.
Е л и з а в е т а. Пировать так пировать, соседи. Видите, как до войны шили?!
Неловкая пауза.
Здесь, на Невском…
Все молчат.
(Теряет уверенность.) В ателье «Смерть мужьям», знаете?.. До чего… смешное… название…
Возвращается М а н е ж н и к о в с гитарой.
М а н е ж н и к о в (негромко напевает под гитару).
Е л и з а в е т а (тихо). Гляди, Дарья Власьевна, прямо на глазах хорошеет человек!
М а н е ж н и к о в (явно обращаясь к Кате).
М а н е ж н и к о в и И г о р ь (поют вместе).
К а т я. Спасибо, мальчики.
Е л и з а в е т а (тихо). «Мальчики»! Одно слово — пэ-пэ-жэ… Полевая походная…
Д а р ь я (тихо). Не греши! Зависть в тебе ворочается. (Громко.) Хороша песня, ребята. И Катерине к лицу. Будет у нее и платье, будут и туфельки — дай срок. Лизавета вон мне нашептывает: «Какая Катя красавица! Поделилась бы платьишком, да размер не тот». Молодец, Лизавета, добрая душа.
К а т я. Спасибо, Лиза. Мне не к спеху.
Е л и з а в е т а. Что ты за человек такой, Дарья Власьевна?! До всего ей дело.
Д а р ь я. Какая уродилась. Давай-давай, девочки, работай! Стол заждался… Антонина Васильевна, я девочек звала, а ты тут при чем?
Н и к о д и м о в а. Мне казалось… Я, в общем, тоже не старуха. Тридцать…
Е л и з а в е т а. Тридцать?!
Всем неловко — все стеснительно глядят на раннюю седину Никодимовой.
М а н е ж н и к о в (с трудом). А вас седина нисколько не старит.
Д а р ь я. Ну, и давай суетись! Чего стоишь, раз тебе тридцать?
И г о р ь (Марианне). Вырастешь — сама станешь играть на скрипке. Еще лучше меня!
Д а р ь я (накрывая на стол). Куда уж лучше-то!
И г о р ь. У меня до войны лучше получалось — вы просто забыли, тетя Даша. (Марианне.) Так что — будем учиться?
Марианна кивает, притрагивается к смычку, гладит его.
М а н е ж н и к о в. Старый, запиленный вальс, Поставить?
Е л и з а в е т а. Мечтаю!
Манежников ставит пластинку.
Чур, белый вальс! Дамы сами выбирают.
Приглашает Манежникова.
И г о р ь (Марианне). Ты меня приглашаешь?
Марианна кивает головой. Игорь кружится с нею на руках, затем ставит на пол и приглашает Дарью.