И г о р ь. Что за страсть делать из меня дурака?
М а р и а н н а. Что за радость ходить в моралистах?!
И г о р ь. Скажи, чего ты от меня хочешь?
М а р и а н н а. Дьос мио! И лично тетя Даша! Дайте свет в эту шахту! (Убегает.)
Решительно входит Н и к о д и м о в а с газетой в руке. За ней — О л е с ь.
Н и к о д и м о в а (снимает трубку телефона, набирает номер). Скажите, как позвонить туда, где дают международные переговоры? Меня вызывал Берлин. Спасибо, товарищ. (Вновь набирает номер.) Берлин — это у вас?.. Пожалуйста, посмотрите, меня вызывали оттуда… Никодимова… А1-15-25… Только завтра? Понимаю… Что ж, я понимаю… (Кладет трубку.) Надо еще дожить.
О л е с ь. Ну, что ты, мама?
Н и к о д и м о в а. И, самое страшное, — я сама стала сомневаться в своей совести… Ведь я же не могла говорить никому о тех, кого спасала… Да-да, так было…
О л е с ь. Здесь написано, что нас повезут из Берлина в Равенсбрюк. Мне кажется, для тебя это опасная дорога.
Н и к о д и м о в а. Восемьдесят километров по нынешним временам пустяки. Не заметим, как доедем.
О л е с ь. Я не о том.
Н и к о д и м о в а. Ты, как всегда, на посту. Если бы не было вас, я не смогла бы выдержать… Ничего, подготовлюсь и выдержу. Торжественно обещаю.
Игорь тихо выходит.
М а р и а н н а. Опять — в берлогу.
Н и к о д и м о в а. У него трудная пора. В нем бродит война. Надо быть повнимательнее.
М а р и а н н а. Ну, не слышит человек! Не слышит — и все!
Н и к о д и м о в а. Иди, играй, девочка. Он хорошо понимает твою музыку.
О л е с ь. А по-моему, он погас.
Н и к о д и м о в а. В этом разберутся без нас с тобой, сынок. Кстати, торчать в парадных с какой-то Красной Шапочкой — дурной тон. В следующий раз пригласи ее в дом…
Марианна, смеясь, выходит.
О л е с ь. Есть, капитан!
Н и к о д и м о в а. Откуда ты знаешь?
О л е с ь. О чем?
Н и к о д и м о в а. О капитане. Разве я рассказывала?
О л е с ь. Просто такое выражение: «Есть, капитан!»
Н и к о д и м о в а. А ведь в начале войны, в сорок первом, я ходила в звании капитана медицинской службы. Где Катя? Катя! Где же Катя?
Слышно, как настраивает скрипку Марианна.
О л е с ь. Знаешь, я сегодня ночью понял, что для нас война никогда не кончится. А казалось, что мы имеем право забыть… жить заново…
Н и к о д и м о в а. Беспамятствуют только мертвые. Живые либо помнят, либо делают вид, что забыли… но все равно помнят.
Марианна играет. Это настоящая музыка.
Знаешь, я где-то читала недавно… Как говорили древние: «Если войну забывают, начинается новая».
Властный звонок. Затем — еще и еще. Никодимова отпирает. В квартиру врывается Д а р ь я В л а с ь е в н а в больничном халате.
Д а р ь я. Не могу! Что хочешь делай — не вернусь я туда!
Н и к о д и м о в а. И ты говоришь это мне, врачу.
Д а р ь я. Ты на меня не ори. Ладно? У меня в отделении свое кричало есть — почище.
Н и к о д и м о в а. Немедленно назад!
Д а р ь я. Думаешь, в героини попала, так теперь все по-твоему будет? Я уж и машину отпустила.
Н и к о д и м о в а. Больная Кладницкая, я категорически возражаю.
Д а р ь я. От чего меня лечить, Тонечка? От смерти? Дай хоть напоследок по воле походить!
Н и к о д и м о в а. Врачи знают, что делают, Дарья Власьевна.
Д а р ь я. Вот и складно: что врачи знают, то и я. Стало быть, все заодно. Поздравить тебя с геройством твоим дорвусь или нет?
Н и к о д и м о в а. Право… Что же это творится?
Д а р ь я. В народе говорят: «Бог правду видит, да не скоро скажет». Вот и просветилось… Чего глядишь, бесстыжий? Тетка стоит в исподнем, а он зенки пялит. Где мой ключ? Игорь!.. Он дома, что ли?
О л е с ь. Дома.
Д а р ь я. Игорь же!
Входит И г о р ь.
И этот выпялился. Отпирай хату, говорю, бальный наряд надевать стану. Нынче и за твое счастье стакан опрокину — на докторшу эту героическую и не посмотрю! Давай, давай, поживей!
И г о р ь. Там Марианна играет.
Д а р ь я. Тогда ты почему здесь? А ну, марш за мной! (Уводит Игоря.)
Н и к о д и м о в а. Неисправимая.