А р т е м о в. Простите, какие облигации?
Г о н о к (снисходительно усмехнулся). Ты вот как думаешь, дорогой товарищ, на какие такие капиталы он церквушку восстанавливает, сам себе памятник купил или вот дом свой разукрасил, словно игрушку фабричную? Пенсия-то у него сороковка. На нее, голуба, церковь не восстановишь и бригаду пэтэушников из города не наймешь.
А н н а (появилась в дверях дома). Постыдитесь! Как вам только не стыдно наговаривать на старого заслуженного человека! Не слушайте вы его…
Г о н о к. Это кто ж наговаривает-то, кто наговаривает?! Я, что ли?! Ты хоть, Анька, и культурная считаешься, училка, однако не можешь знать историю вопроса, потому как в то время ты еще пешком под стол без штанов бегала, понятно говорю, нет?
А н н а (задохнулась). Если вы сейчас же не прекратите безобразничать, я… я, честное слово, вызову милицию! Хулиганить и позорить имя человека вам никто не позволит! (С силой захлопнула дверь.)
Г о н о к. Васькина порода — слова сказать не дают. У тебя есть… этот… магнитофон? Должен быть, для интервью.
А р т е м о в. К сожалению, я не взял с собой.
Г о н о к. А вот улыбаться не надо. Дело серьезное, политическое, можно сказать, — не надо! В сорок пятом Васька пришел с фронта и привез с собой цельных два вещевых мешка добротного мыла. Деревни этой начисто не было, голые трубы отсвечивали да церквушка старая чудом уцелела. Одним словом, всенародное бедствие. Ни иголку с ниткой достать, ни керосину, о мыле я уже не говорю. Что делает гад Васька? Он за то самое немецкое мыло скупает у людей облигации государственного займа. Я спрашиваю, прилично это фронтовику, а?
А р т е м о в (нахмурился). Честно говоря, не очень.
Г о н о к. Вот именно — не очень! Зрил жучок, на многие годы вперед зрил, где жизнь сулит выгоду! И вот теперь, когда государство возвращает свой долг, у этого мироеда и кулака оказалось невиданное множество тех облигаций, а значит… и копеечка зашевелилась. Понятно говорю, нет?
А н н а (вышла на крыльцо, решительно направилась в сторону сада). Я вот сейчас отца позову!..
Г о н о к (кричит). Зови!.. Зови, мать твою, нехай! Я ему говорил и еще раз прямо в глаза скажу — мироед, мыльный пузырь! (С трудом успокоился.) Я тут как-то, между прочим, подсчитал, — по-скромному у него на руках уже тысяч пятнадцать. А сколько еще негашеных облигаций в заначке, одному богу известно.
А р т е м о в. Простите, Игнат Поликарпович, я не совсем понимаю, что именно от меня требуется?
Г о н о к (оглянулся, торопливо). Фельетон. Не больше. Но такой, чтоб… прокурор заинтересовался! Конечный результат — конфискация незаконно приобретенных денег с непременным возвращением истинным хозяевам. Многих, правда, уже нет в живых, но есть дети. Они наши наследники, имеют законное право. (Вдруг сразу.) Вы где решили остановиться? Могу предложить у меня в Терехове, места хватит. Отсюда всего ничего, через лес три километра. Завтра рыбалочку организуем, все как полагается…
А р т е м о в. Благодарю вас, с большим удовольствием, но… Я с дороги, устал. Тащиться неохота.
Г о н о к (перебил). Господи, все мы люди, голуба, все живые люди. Значит, так: покуда присмотрись тут, а я за Родькой сбегаю, поможет колесу сменить. А то, понимаешь, не совсем симпатично получается, коль у этого мироеда пресса остановится. (Обрывает себя на полуслове.)
Со стороны сада во двор вошел д е д С к о б а р ь. Это крупный, плотный старик с веселыми озорными глазами, видно, что в молодые годы силой был не обижен; за ним идут Н и к и т а, О л я и А н н а.
Д е д С к о б а р ь (к Никите, продолжая разговор). Рубите новую стропилину — другого разговора не жди.
Г о н о к. А ты, я гляжу, все в трудах и заботах, чисто муравей какой, не надоело?
Д е д С к о б а р ь. Самому-то что не сидится дома?
Г о н о к. Дела, Василь, дела… Но я-то для общества стараюсь. (Выкладывает на стол лист бумаги.) Повестку привез. Судить тебя завтра будем, Василь, товарищеским судом судить. Пока — товарищеским.
Пауза.
Н и к и т а (негромко). Ну вот, дед, достукались. Они тебя и без гвоздей доконают.
Д е д С к о б а р ь (усмехнулся). Оно ведь как в жизни, Никита? Либо прогремишь, либо — загремишь.