В а р я. Откуда же?
Пауза.
Ампутация, значит?
Ш е в е л е в. До госпиталя довезем — тогда.
Варя посмотрела на него, тотчас отвела взгляд.
По-твоему, не довезем? Бросить их, да? Пусть сами выползают?
В а р я. Почему сами? Я от них никуда. И ты тоже. Операцию ему сделаем сегодня. Надо же — сам говоришь.
Ш е в е л е в. Савельеву тоже надо было.
В а р я. Ну, не сумел ты с Савельевым. Рана такая. Вася-то при чем?
Невдалеке залп.
Ш е в е л е в. Не могу я. Неужели не понимаешь? (Выходит.)
В а р я. Господи, все израненные, всех изуродовала война эта проклятая. Стрелять раньше, чем жить, выучились.
В распахнутые ворота с лопатами в руках молча входят Д о р о н и н, П л ю щ и Р о г а т и н, только что похоронившие Политрука. Не глядя друг на друга, бросают лопаты к сараю, разбредаются по двору. Доронин присел к светящемуся окну, достал из-за пазухи книгу, листает. Рогатин взял доску, что-то мастерит. Достал из кармана кисет, рваный клочок бумаги, пытается свернуть самокрутку. Плющ скрывается за домом.
Р о г а т и н (убедившись, что самокрутку смастерить не удается). Гляжу, с книжкой все. Ценная, видно, книжка?
Д о р о н и н. Кант.
Р о г а т и н. Чего?
Д о р о н и н. Написал Кант.
Р о г а т и н. Еврей, что ли?
Д о р о н и н. Немец.
Р о г а т и н. Это как немец? Что ж на нее смотреть тогда? Вон он какой — немец. (Жест в сторону сарая.) С ним по-людски, по справедливости. Картошки отварил, понес ему, раз глядеть за ним приставлен. Ну, подгнившая малость картошка, так нету ж другой, едим, не давимся. А он, подлюга, миску эту в навоз конский.
Д о р о н и н. Разные есть немцы.
Р о г а т и н. Это да, разные. Жил у нас в поселке один. Лискоф. Фамилия вроде русская, только на немецкий манер — фэкать надо в конце. Цветочки вокруг дома посадил, сына на инженера выучил. Умный немец. Справедливый. За табачком или за газеткой придешь — всегда сыщет. Некурящий сам?
Д о р о н и н. Бросил. Одышка.
Р о г а т и н. Не по-русски вроде написано.
Д о р о н и н. В окопе подобрал. В немецком.
Р о г а т и н. Вон оно что… Бумажка, смотрю, очень пригодная. А то у лесника старые больно книжки. Листки толстые. Не годятся для курева.
Д о р о н и н. Пробовали?
Р о г а т и н. Как можно? Книжки ведь. Чужие. Старые. Столько лет в хозяйстве держит. Умные, значит, мысли в них. У вас тоже, видно, от книжек умные? Про Одессу свою небось думаете?
Д о р о н и н. Почему про свою?
Р о г а т и н. Не оттуда разве сам?
Д о р о н и н. Я? И не был никогда. Собирался только.
Р о г а т и н. Отчего ж все спрашиваешь про нее?
Д о р о н и н. Держится ведь.
Р о г а т и н. Это да, держится. Нас бы с вами туда.
Д о р о н и н. Нет, нет, только не меня. С моим-то невезением!.. И слава богу, что без меня.
Р о г а т и н. Вы не горюйте. Это, может, по-перву только. А потом наладится. Главное, живым отсюда выкарабкаться. (Осмотрелся вокруг.) Не видать Шевелева?
Д о р о н и н. Нет вроде.
Р о г а т и н (пошарил за бревнами, достал фляжку). Хлебни-ка.
Д о р о н и н. Что это?
Р о г а т и н. Хлебни, разберешься. Только не дыши, чтоб горло не пожечь. Погоди, дай я сначала. Пробу сниму, не выдохся ли. (Отпил глоток, крякнул.) Во шибанул! В яблочко. Давай! Глоток, он не повредит. Медицинский.
Доронин берет фляжку.
Воздух в себя вбери и туда его.
Доронин пьет.
Вот так. А теперь выдохни.
Доронин пьет.
Эй!.. Ты чего, чего присосался? Ты чего ж это делаешь с продуктом? Отдай! Добром прошу, отдай! (Вдруг вскочил, вытянулся.) Здравия желаю, товарищ военврач!
Доронин только тогда оторвал фляжку от губ. Рогатин вмиг выхватил ее.
Тебе из бочки надо, понял?
Д о р о н и н. А этот где? Военврач…
Р о г а т и н. А… Спутал. Оказывается, ворона летела. А ты поймал. (Отпил пару глотков, крякнул.) Хорошо! Теперь бы дымком горло ополоснуть. Бумажка вся вышла.
Д о р о н и н (протянул ему книгу). Рвите.
Р о г а т и н. Я что? И потерпеть могу. Ежели умные мысли…
Д о р о н и н. У меня весьма. Прикидываю, можно ли завернуть в листок бутерброд с ветчиной. Одним бутербродом больше, меньше — какая разница?