Жена Мчиславского, хозяйка дачи, склонилась над Иваном Шишловым и тормошит его.
Н а д е ж д а К л е м е н т ь е в н а. Пардон… Поэт читает стихи… А вы храпите.
Шишлов встряхнулся, вежливо улыбается Надежде Клементьевне.
Пасынков выходит вперед, ближе к авансцене, и патетически заканчивает свою поэму.
Аплодисменты гостей. Громкий говор. Отдельные реплики:
— Масштабно!
— Страсти, страсти какие…
— Да это великая поэма! Простите…
П а с ы н к о в. А вот это я прощу.
В шуме разговора о поэме теряется и сам автор, а на авансцене — Ш и ш л о в и Н а д е ж д а К л е м е н т ь е в н а.
Ш и ш л о в. Меня усыпил пафос…
Н а д е ж д а К л е м е н т ь е в н а. Вы немножко перебрали, товарищ Шишлов.
Ш и ш л о в. Меня нарекли Иваном. И если угодно повеличать — Лукьяновичем. Вам не идет бледность лица, Надежда Клементьевна. Редко бываете на даче. Все в городе да в городе. Поближе к Перевозчикову?
Н а д е ж д а К л е м е н т ь е в н а. Вздор какой-то!
Ш и ш л о в. Насколько мне представляется, ваш папаша, купец первой гильдии, миллионер Заманцев, бежал из России… Вы же любили тогда артиста Мчиславского — и остались. Но уж эту дачу кто помог вам спасти от конфискации? Пользуясь тем, что вы стали женой пролетарского интеллигента Мчиславского? Не кто иной, как Перевозчиков.
Н а д е ж д а К л е м е н т ь е в н а. Тише, Иван Лукьянович… А вы не подозреваете, какой вы милый. Может быть, милее моего Мчиславского и Перевозчикова! Жаль, что вы неравнодушны к этой землемерке, Батюниной… (Улыбаясь, шлепает легонько Шишлова по щеке.) Пожалуйста, не болтайте лишнего и не пейте. (Приблизилась к Шишлову.) Поцелуйте меня. Нас не видят. Там — галдят.
Ш и ш л о в (смущенно). Зачем нам с вами целоваться?
Н а д е ж д а К л е м е н т ь е в н а (сама целует Шишлова). Вот зачем! До города не так уж далеко, тридцать пять верст. И вы могли бы приезжать. Разве вам не интересно взглянуть, из чего сделаны миллионерши? (Уходит к гостям.)
Ш и ш л о в. Так это и значит — иметь власть?.. Довольно пошло.
Среди гостей, где теперь оказалась и Надежда Клементьевна, мы видим П е р е в о з ч и к о в а, он молча, благодарно пожимает руку Садофьевой.
П е р е в о з ч и к о в (обращается к поэту). Ваш голос, голос поэта, как ни парадоксально, близок голосу адвоката — в обобщенном смысле. И тот и другой защищают доброе, лучшее в человеке…
Ш и ш л о в (от хорошего настроения — затянул). Во лесу-леске зеленом птица-пташечка поет, она милого зовет…
М ы с л и в е ц (он теперь уже почти басит, высмеивая Шишлова). Какой потрясающий голос у нашего телефониста.
Ш и ш л о в. Предъявите документы.
М ы с л и в е ц. Вы же меня знаете!
Ш и ш л о в. Порядок такой, что вы теперь покажите документы.
М ы с л и в е ц. По какому праву?!
Ш и ш л о в (щелкнул по кобуре револьвера). Документы. (Просматривает паспорт, возвращает.) Знаете ли вы, что такое право? Думаете, оно вам нужно?
Мысливец слушает с затаенной иронией.
Вам дадут право, так вы тут же напустите в штаны. От непривычки. Правом нужно уметь пользоваться, господин хороший.
Входит А л я Б а т ю н и н а.
А л я (подходит к Можаренкову). Авдей Михалыч, это что же творят молодчики Шишлова… Их, между прочим, в поселке иначе не называют, как шишловцы. Так вот, явились к моим сотрудникам с идиотскими анкетами и давай наседать — заполняйте немедленно. Ребята, естественно… ну, в общем, послали их… Перепалка, дальше — больше. Драка. Прибежал милиционер Житяев, стал усмирять. Чем, думаешь, кончилось? Схватили четверых моих товарищей, отличных ребят, — и заперли в темной. И милиционер ничего не смог поделать…