И н с а ф. Да-да… ладно.
М а д и н а. Что-то не по себе мне.
И н с а ф. Да-да. Сколько дней — ни сна, ни покоя…
Ш а р и ф а выходит из кабинета.
Ш а р и ф а. Войдите. Он ждет.
Входят. М а х м у т стоит возле стола.
М а д и н а. Здравствуйте, Махмут Ильяс… Ильясович… Махмут Ильясович!
М а х м у т. Здравствуйте.
М а д и н а деревянно протягивает руку. Здоровается. Такими же деревянными шагами идет к креслу, садится, сидит прямо, будто аршин проглотила.
(Растерян.) Простите. Я вас никак здесь не ожидал. Извините… Шарифа намекала на что-то, но я не понял. Растерялся даже вот…
И н с а ф. И мы растерялись. Неудобно получилось. Замзагуль тоже на какую-то другую вашу должность намекала. Оказывается… Кто бы мог подумать…
М а д и н а. Комедия… Зачем ты эту комедию играешь, Махмут?
М а х м у т. Я не играю. Я живу.
М а д и н а. Кто же ты, кем ты живешь?
М а х м у т. Самим собой.
М а д и н а. Нет, Махмут, даже у той одежды, которую ты шьешь, одна сторона — лицевая, другая — изнанка. А у тебя? Где лицо и где изнанка?
М а х м у т. Я ведь не одежда, я человек.
И н с а ф. Авторитетный человек.
М а д и н а. Кто ты — районный руководитель или портной?
М а х м у т. Оба я.
М а д и н а. А который же настоящий?
М а х м у т. Я сам настоящий.
М а д и н а. Так не бывает! Не бывает так! Мы тоже немного пожили, что к чему — знаем. Ты или по юродству, или по умыслу все это вытворяешь.
М а х м у т. По какому умыслу?
М а д и н а. По такому! Таких же, как ты сам, пристыдить хочешь, попрекнуть: дескать, вы какие и я какой. Я прост, я доступен, я демократичен.
И н с а ф. Спорить пристало только людям равного положения, Мадина-ханум.
М а д и н а. Кому она нужна, твоя простота? Те, кто знает, отворачиваются, наверное, и прыскают от смеха.
М а х м у т (просто). Смеются. Смеются над Пешим Махмутом — кто просто тешится, а кто и пыжится.
М а д и н а. А может?.. Даже язык не поворачивается спросить…
М а х м у т. Коли подумала, спроси.
М а д и н а. Может, говорю, оттого портняжить не бросишь, что нужда поджимает?
М а х м у т. И не без этого. Семь ложек враз поднимаем. А тут — какое-никакое, а тоже подспорье.
М а д и н а. Коли правда — вот это уже настоящее юродство! Весь район под тобой, а у тебя другого пути нет, чтобы накормить семью? Другого способа?
М а х м у т (резко). Какого пути? Какого способа?
М а д и н а. Разве нет?
М а х м у т. Нет! Хоть и во главе района — имений да угодий у меня нет, крепостных тоже нет. Вернее, не я во главе района, а район (хлопает себя по темени) у меня на голове. Он мне хозяин.
М а д и н а. И такие слова мы тоже давно знаем.
М а х м у т (с болью). Нет! Не знаете! Если бы знали, над моим ремеслом, над моей честной работой, над моей святой верой, может, не насмехались. Отчего же вы, которые давно и все знаете, если начальство наверху сидит и вниз не спустится, шепчетесь язвительно: «от народа оторвался», «зазнался», «занесся», а спустится он, пешком начал ходить, вы уже хихикаете: «ломается», «в демократию играет», хитрость здесь какую-то видите, умысел ищете. Но хуже всего не это. Хуже всего: когда вы тем, что он пешком ходит, с народом близок, начинаете восхищаться, чуть не в праведники его возводите. А что человек может вести себя просто по-человечески, вы и представить не можете. Вы, которые давно все слышали и давно все знаете! Вот ваш суд.
И н с а ф. Правда ваша. Судить легко.
М а х м у т. Кому легко, кому трудно. Суд суду рознь.
При слове «суд» Мадина и Инсаф тревожно переглядываются.
И н с а ф (потерянно). Правда ваша… (Вспомнил.) Нет…
Пауза. Мадина обходит кабинет, проводит рукой по столу, стульям, по макету района, стоящему поодаль.
М а д и н а. Прости, Махмут, наверное, я просто не хочу понять по-другому… Вот такое твое положение, такой кабинет, такой стол, такие вот стулья, диваны, эти все телефоны — и были моей мечтой. А ты всем будто пренебрегаешь, за старое свое ремесло вцепился. Будто волчонок: его в теплую шапку положили, а он все в свой лес смотрит. Обидно мне, словно ты над моей мечтой издеваешься.
И н с а ф. Так и волчонок, наверное, не зря и свей лес смотрит. Тянется душа на волю.