М и ш а. Че уж я, совсем истукан? Только вот… младенец — и сразу матом.
Л и д а. Это ж в беспамятстве, когда просыпаться начал. Бывает… Мало хорошего слушать такое, да куда денешься? Работа.
М и ш а. Лан. Ты, это самое… прости меня.
Л и д а. Так и быть… Прощаю. Какой спрос с дитя? С условием: не будешь больше лаяться?
М и ш а. Вот гад буду!
Л и д а. Ну уж… если гад, тогда, конечно… Ой, идти ведь мне надо!
М и ш а. Посиди еще маленько.
Л и д а. Две минуты.
М и ш а. Пять.
Л и д а. Хорошо, пять. (Пауза.) Ой, до чего я устала! Вот легла бы здесь, на пол на голый, и заснула.
М и ш а. Ты будешь еще приходить?
Л и д а. А как же? Я работаю здесь. Учусь в мединституте и работаю, чтобы карточку усиленную получать…
М и ш а. Не-ет, ко мне, сюда…
Л и д а. К тебе? А тебе хочется, чтоб я приходила?
М и ш а. Да!
Л и д а. Постараюсь! (Потрепав его по отросшему чубу.) А ты постарайся уснуть, ладно? (Уходит.)
Шестопалов грузно поворачивается, из недр постели достает красную грелку, отвинчивает пробку, брезгливо выплеснув из мензурки лекарство, наливает в нее из грелки. Выпив три мензурки подряд, Шестопалов утирается, теребит за одеяло соседа.
Ш е с т о п а л о в. Афонь! Афонь! Может, подживишь душу?
Не отзывается Афоня. В палату вкатывается тележка. Н я н я и П а н а берут Афоню вместе с одеялом, перекладывают на тележку, везут. Возвращаются П о п и й в о д а, В о с т о ч н ы й ч е л о в е к, Р ю р и к.
П о п и й в о д а (сторонясь тележки). О то ж сотворилась жизнь! Две у ии дороги: у наркомзем и у наркомздрав, и всего один перекресток…
Шестопалов протягивает Попийводе мензурку.
(Опрятно выпив, утер усы, грузно поник.) Хай живэ той русский мужик Ахвоня.
Р ю р и к. Щеб не пекло! (Принимает мензурку от Шестопалова, несет Мише, встревоженно.) Э! Э! Кореш! Ты че? Ты че? Весь горишь?
М и ш а. Ти-ха! Ша! А то загремлю вслед за Афоней…
Ш е с т о п а л о в (Попийводе). Я Афоню-то на себе… Заползает на меня… Волоку… Сам виноват… недоразведал. Боевому охранению доверился… Там салаги двадцать пятого года, шары на затылке!.. На нейтралке попали в минное заграждение… Хай подняли. Обнаружилось! Фрицы нам и дали! Зачем тащил? Зачем мужика мучил? Зачем все это? (Трясет, давит грелку.) Ребята, нету ли у кого? (Рюрику.) Чего у вас там?
Р ю р и к. Да вот, Мишка…
М и ш а. Ничего, ничего… Я битый, я сдюжу. Только никому ничего…
Н я н я (вбегая в палату). Все по местам! Шефы!
В палату входят д в а п о д р о с т к а в пионерских галстуках. У одного мальчика через плечо подвешен аккордеон. Они натыкаются на стол… Ощупав спинки коек, стол, табуретки, гости отодвигают в сторону стол, становятся посреди палаты.
П е р в ы й м а л ь ч и к. Учащиеся отдельной образцовой школы слепых детей приветствуют героев битв с фашизмом и предлагают им прослушать маленький концерт.
В т о р о й м а л ь ч и к (маршируя вместе с ним). Мы советские ребята, очень счастливо живем, а как вырастем большие, всех фашистов перебьем!
П е р в ы й м а л ь ч и к. Будем крепко мы учиться, как границу охранять, а в свободные минуты будем петь, плясать, играть!
Второй мальчик пошел в пляс, но наткнулся на койку Рюрика, чуть не упал.
Р ю р и к (поймал его). Лучше пойте, ребятишки. (Присаживается на койку Миши, подтыкает под него одеяло.)
В т о р о й м а л ь ч и к (отряхиваясь). Есть петь! (Берет переборы на аккордеоне.) Л-любимая песня фронтовых бойцов «Медсестра дорогая Анюта!»
О б а (поют).
Попийвода плачет, Восточный человек плачет, Рюрик, задрав голову, смотрит в окно. Миша, бессильно роняет руку, сваренно распускается.