Пока Лида разорялась, появляется М и ш а — в бушлате, в сапогах. Ухмыляясь, понаблюдал всю сцену и вдруг пошел, пьяно пошатываясь, и грянул: «Ха-ха! Там, за поворотом, гоп-стоп, не вертухайся! Схватили два мазурика и-ий-йо-о-о!» Шествует мимо Лиды.
(Цап его за шкирку.) Стоп, мазурик!
М и ш а. И ктой-то?
Л и д а. Ты где шляешься, несчастный?
М и ш а. А-а, это вы, миледи!
Л и д а. Я те покажу миледи! (Втягивает носом воздух.) Да от тебя пахнет духами! Дешевыми, пошлыми! Ты провожал модистку? Признавайся, несчастный!
М и ш а. Провожал.
Л и д а. И ты целовался с ней?
М и ш а. Целовался.
Л и д а. Сколько?
М и ш а. Чего сколько?
Л и д а. Целовался?
М и ш а. А кто ее знает? Может, час, может, два? Часов-то у меня нету.
Л и д а. А потом?
М и ш а. Чего потом?
Л и д а. Чего было потом? И не лги, не выкручивайся!
М и ш а. А-а? Потом я вспомнил, что ужин пропадает, и домой рванул.
Л и д а. Дурак! (Опускается на диван.) Я тут ищу его, а он… Все надо мной смеются, кто — к психам ушел, кто куда, а эта ваша Пана-сестрица… Уу-х! Я бы вас всех!.. (Пластает какую-то бумажку.)
М и ш а. Во даешь! Не позавидуешь мужичонке, который тебе достанется!
Л и д а. Мужик у меня будет один! Ты!
М и ш а. Н-не, я не согласен!
Л и д а. Не отвертишься!
М и ш а (чешет левой рукой затылок, правой зад). А если сразу развод?
Л и д а. Разводящий не пришел! Прекрати чесаться, несчастный! Ты пил там?
М и ш а. А ты дура!
Л и д а. Конечно, дура! Была бы умная, разве б пристала к такому? (Приваливается к Мише.) Ты, правда, не целовался?
М и ш а. Ну, чесслово. Послали нас играть женихов на фабрику. Че может быть нелепей? Ребята по стенкам жмутся, кто с палкой, кто одноглазый, кто без руки… Одеты в бэу — все с чуждого тела… Напились поскорее и мужики, и девки, чтоб не стесняться. Я маленько выпил и ушел… Думал, тебя дома застану…
Л и д а. А я подменила дежурную сестру. Тебя ведь днями выпишут. Я и хотела еще побыть с тобой…
М и ш а. Во как? Ну, все равно, рано или поздно.
Л и д а (обнимает Мишу). А невест, Миша, играть тоже нелегко.
М и ш а. Ты, что ли, играешь?
Л и д а. Не обо мне речь… Сдавай старшей сестре амуницию. Праздник кончился, Миша.
Лида и Миша стоят, обнявшись. Из-за кулис выступила С м е р т ь, в старом халате, в белой перепачканной косынке. Словно споткнулась, остановилась, прислушалась и, приложив палец к губам, на цыпочках, неслышно ушла назад.
Седьмая палата. В ней поставлена печка вместо стола, горит электросвет. На койках р а н е н ы е-н о в и ч к и. Они тоже воюют во сне. Из старых остался только П о п и й в о д а. Л и д а и М и ш а сидят неподвижно возле горячей печки. У Лиды на коленях папка с историями болезней. На папке мертво покоятся ее руки, Миша молча курит. Докурил цигарку, сунул в подтопок, подшевелил в печке клюкою, смотрит на огонь, не вставая с колена.
М и ш а. Тепло-о! Зимой колели, к весне печку поставили. Пор-р-ря-дочки…
Л и д а. Легче с углем и дровами стало, вот и поставили, электростанцию восстановили.
Снова умолкли Лида и Миша.
М и ш а (подвигаясь к Лиде с табуреткой). Эй, гражданин начальник! Ты спишь?
Л и д а. Сплю.
М и ш а. Нельзя ли поспать рядом?
Л и д а. Нельзя!
М и ш а. В одном романе я вычитал: «Если женщина говорит «нельзя», стало быть, можно, даже нужно».
Л и д а. В каком это романе? Я бы тоже почитала.
М и ш а. Кажись, во французском.
Л и д а (не открывая глаз). О чем мы говорим в последнюю ночь! Тебя же завтра отправят на пересылку, затем в нестроевую.
М и ш а. Нет уж, дудки! Рельсы таскать и мыло варить пусть дураков ищут. Я к себе в часть!
Л и д а. Снова на передовую? В четвертый раз?
М и ш а. Привычно! Это кто в тылу окопался, тому в дичь, а мне окромя волос и терять нечего…
Л и д а (все не открывая глаз, нащупывает руку Миши, гладит ее). Оторвало бы…
М и ш а. Че?
Л и д а (встряхнулась, открывает глаза). Да ничего! Резали, резали, пилили, пилили, чистили, чистили — и рука осталась, и грудь зажила. Ничего не болит? Не беспокоит?