М и ш а. Вашими молитвами.
Л и д а. Молитвы наши ни при чем. Силы в тебе много.
М и ш а. А мне ее много и нужно. Некому меня, детдомовщика, кормить, если калекой стану. (Встряхнулся.) Но я, знаешь, когда захочу, так и баню сворочу!..
Л и д а. Стоп, военный! На шутки у нас нет времени. Давай поговорим о чем-нибудь серьезном.
М и ш а. О чем же?
Л и д а. Разве не о чем? Разве ты ничего мне не хочешь сказать на прощанье? Вдруг тебя убьют?.. Нет!.. Нет!.. (Лида бьет себя кулаком по рту.) Нет, Миша! Нет! Сорвалось!..
М и ш а. Не дамся!
Л и д а. Опять ты с шутками. А если тебя и в самом деле не станет, что будет со мной?
М и ш а. Да и откуда мне знать? Меня еще ни разу до смерти не убивало… В изоляторе помер бы, дак ты…
Л и д а. Больно-то как! Тут больно! (Берет его руку, прикладывает к груди.)
М и ш а. Лан те! Заревем оба, че хорошего!
Л и д а. И зареветь нельзя, больных поразбудим… Раньше бы хоть помолились. Но мы ж атеисты…
Опять смолкли.
Миш, а Миш! Ты хоть башку-то удалую под всякую пулю не подставляй.
М и ш а. Лан, не буду. Я их, чуть чего, ротом заглочу! Хам — и нету! Как Рюрик.
Л и д а. Рюрик! Рюрик! «В футбол буду играть. В футбол…» Легкое все в дырах от осколков, а он — в футбол!..
М и ш а. Рюрика послушаешь — у них в Саратове сплошь футболисты да гармонисты.
Л и д а. Оба вы обормоты несчастные!
Миша понарошку проводит пальцем под носом Лиды и вытирает палец о конец косынки.
У-у, противный! (Бьет Мишу по руке и вдруг в ухо выпаливает.) Их либе дих!
М и ш а. Чево-о!
Л и д а (выпрямившись). Их либе дих, балбес ты этакий! (Закрывается руками.)
М и ш а (топчется перед нею). Я тоже… либе… Тоже их либе… Да ну его, этот немецкий! Я и в школе-то по шпаргалкам… Я еще тогда, когда ты возле меня…
Л и д а. Так что же ты молчал?!
М и ш а. Страшно. Слово-то какое! Его только раз в жизни произносить можно. Только… раз…
Л и д а. У-у, противный! (Бьет Мишу кулаком по голове, тут же обнимает и утыкается лицом в него.) Противный! Противный! Противный! И откуда ты свалился на мою голову?
М и ш а. С верхней полки.
Л и д а. Кажется, светает! Неужели все? Вот только сказали друг другу — и все? Мишка! Мишка! Что же ты молчишь? Что ты все молчишь?
Миша, боясь заплакать, отворачивается.
Миша, я попрошу тебя. Ты сделаешь для меня…
М и ш а. Что хочешь?
Л и д а. Я поставлю тебе температуру…
М и ш а (пятится от нее, открещивается руками). Ты с ума сошла! Ты че буровишь-то?
Л и д а. Ну, поднялась… ну, неожиданно… ну… бывает…
М и ш а (трясет Лиду). Лидка! Лидка! Опомнись!
Л и д а. Пусть меня с работы попрут, из института… Но я так хочу побыть с тобой, так хочу!
М и ш а. Не блажи, Лидка, не блажи! И за что нам такая мука?
Л и д а. Что будет со мной? С нами? Я хочу, чтобы ты вечно был!..
М и ш а. Да я же еще здесь, живой еще…
Л и д а. Тут! Тут! Тут! (Тычет себя пальцем в грудь.)
М и ш а. Да-а, если тут…
Л и д а. Нет, нет, это не предчувствие, нет! Просто болит, тут болит.
М и ш а. Боль проходит. Я много боли перенес в жизни и вон какой жизнерадостный…
Л и д а. Ты еще можешь шутить!
М и ш а. У нас вся родова веселая. Вот у меня дед…
Л и д а. Это который медведя за лапу ловил?
М и ш а. Че медведей! Он однажды девку за поскотиной поймал, и стала та девка сразу моей бабкой.
Л и д а. Вот это дед! Рубака! Не то что некоторые… (Гладит Мишу ладошкой по лицу.) Мишка, да у тебя борода?! Мишка-Михей, бородатый дед!
М и ш а. Тихо ты! Поразбудишь всех! И правда, че-то просеклось!
С койки поднимается П о п и й в о д а, почесываясь, шествует мимо примолкших Лиды и Миши.
П о п и й в о д а. Сидымо? А утро? Вот у меня дочка тэж заневестилась! Тэж, мабуть, до утра с парубком милуется… (Ушел, на ходу разбирая ширинку.)
Л и д а. Утро! И в самом деле утро! Как же я завтра на дежурство приду, а тебя нет?
М и ш а. Ты прости меня, Лидия!
Л и д а. За что же, Миша?
М и ш а. Я не знаю, за что, но чувствую себя виноватым…
Возвращается П о п и й в о д а, зевая, укладывается в постель. И тут же возникает С м е р т ь, в старой солдатской шинели, в пилотке, в обмотках. Шарится руками по койкам, заглядывает в лица спящих. Увидела оцепеневших в объятиях Лиду и Мишу.