МОРИС. Не стоит.
Дверь камеры остается открытой, и публике видна внешняя сторона двери, то есть ее замок. Морис улыбается и протягивает руку, чтобы погладить замок.
Красивая штука замок!
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. Ты не хочешь?
МОРИС. Нет.
НАДЗИРАТЕЛЬ. Он прав. Слишком молод, чтобы курить. Негр поручил мне еще сказать, чтоб ты не очень расстраивался. Он тебе настоящий приятель. (Смущенное молчание.) А что будем делать с твоей женой?
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. Я же сказал: все кончено.
НАДЗИРАТЕЛЬ. Но, похоже, она все еще привязана к твоим зеленым глазам. Я только что разглядывал ее — красивая девочка.
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ (улыбаясь). Может, ты пойдешь с ней встречаться, когда она уйдет отсюда?
НАДЗИРАТЕЛЬ (тоже улыбаясь). А это бы тебя встревожило?
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. Да ну! Вообще, если она тебе нравится, разбирайся с ней сам.
НАДЗИРАТЕЛЬ. Всегда можно попробовать.
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. А почему бы и нет? Я-то уже отделился от земли. Жизнь меня утомляет.
НАДЗИРАТЕЛЬ (улыбаясь и прихорашиваясь). Значит, это правда. Ты предлагаешь мне ее прямо на блюдечке?
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. Да ради бога.
Они пожимают друг другу руки.
Ты прав, она попрощалась со мной в этот последний четверг. Попрощалась навсегда. Исчезла вместе со своими головокружительными глазами.
НАДЗИРАТЕЛЬ. Думаешь, она много потеряет от такой перемены?
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. Ты будешь говорить с ней обо мне. Ты займешь мое место. Я рассчитываю на то, что ты меня заменишь, когда мне отрубят голову.
НАДЗИРАТЕЛЬ. Мы примем тебя как своего. И в столовой — только сделай мне знак. Получишь все, что только пожелаешь. (Обращаясь к Лефрану.) Вы еще не знаете, что такое вертухай. Чтобы это понять (показывает на Зеленоглазого), надо побывать в его шкуре.
ЛЕФРАН. Это все равно не помешало ему свалить все на меня, чтобы меня засунули в карцер. Потому что он-то, конечно, настоящий мужчина!
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. Ты ворчишь? Из-за такой ерунды.
ЛЕФРАН. Для тебя это может и ерунда. (Обращаясь к Морису.) Теперь он обвиняет нас…
МОРИС. Зеленоглазый? Он никого не обвинял. Тот просто спросил, почему постель не застелена.
ЛЕФРАН. И я должен был за все расплачиваться.
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. Нет уж, позволь мне объяснить. Что я такого сказал? Сущую правду. Я сказал это при начальнике, потому что он в порядке. С ним мы ничем не рискуем.
ЛЕФРАН. Надзиратель есть надзиратель.
Надевает куртку, которую Зеленоглазый бросил на кровать.
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ. Он совсем другой. Настоящий мужчина никогда не выпендривается. Он знает, что он мужчина, и ему этого достаточно.
МОРИС (сухо). Зеленоглазый прав.
ЛЕФРАН. Так это ж Зеленоглазый. Просто не обманывай себя, его настоящие друзья все этажом выше. И не стоило тебе так уж его защищать только что. Зеленоглазый получает свои приказы с той стороны. Ему посылают сигареты, а откуда они берутся? С другого берега! Их приносит особый надзиратель, в полном обмундировании, и дружба у него тоже в полной готовности. Такое сердечное послание. Ты говорил об улыбке Снежка? И ты в самом деле поверил, что он улыбался мне? Ошибочка вышла, наш господин уже сорвал эту улыбку с губ негра. Все заключенные разделились на два лагеря, они дерутся между собой, а эти два короля обмениваются улыбками поверх наших голов, или у нас за спиной, или даже прямо в нашем присутствии. И в довершение всего один из них еще и дарит свою жену…
НАДЗИРАТЕЛЬ. Договоритесь наконец между собой. А я пойду к Снежку. Он проводит время, распевая песни…
Он выходит.
ЗЕЛЕНОГЛАЗЫЙ (обращаясь к Лефрану). Ты можешь только языком трепать. Да, сударь! Если угодно — да, ты прав. Я всех вас тут заставляю бегать по кругу, как лошадей в манеже. Так же, как я заставлял крутиться девчонок. Вы еще сомневаетесь? Я делаю здесь, что захочу. Это я настоящий мужчина, да, сударь. Я могу гулять по коридорам, подниматься с этажа на этаж, проходить сквозь наблюдательные посты, идти по внутренним дворам и площадкам, это меня все уважают. Меня опасаются. Может, я и не такой сильный, как Снежок, потому что его преступление было немного более необходимо, чем мое. Он ведь убил, чтобы украсть, ограбить, но так же, как и он, я убил, чтобы жить, — и уже улыбаюсь. Я понял его преступление. Я все понял, и мне хватает смелости оставаться одиноким. При ясном свете дня.