Создание образа, например, Сержанта:
Я хочу, чтобы Сержант под грубым обличием прятал бы, как мог, глубокую рану. Прежде всего, надо подобрать актера с соответствующей внешностью, ведь нельзя обозначить рану, пришив вокруг нее оборку. Умелый костюмер должен соблюсти утрированные пропорции: не надо бояться переборщить: пусть сапоги будут на очень высоких каблуках и подошвах (которые, впрочем, не должны затруднять кошачью походку). Надо добиться за счет грима, чтобы лицо выглядело не столько красивым, сколько сексуальным. Значит, придется прибегнуть к почти золотым накладным волосам, искусственным ресницам, разноцветной раскраске кожи и губ, вставить зубы. Костюм такой: на обычную солдатскую форму Сержант, почти в бреду, нацепляет такое количество детских побрякушек, что они фактически закрывают форму, как иногда это бывает с чемоданами, всю поверхность которых покрывают наклейки со всего мира.
Жесты должны быть широкими. В момент своего появления жесты Сержанта должны быть грубо-преувеличенными, пока он не прорвет ширму мертвецов, затем, по сравнению с тем, что было вначале, его жесты сжимаются.
Преувеличенными выглядят скорее его скрытность, жестокость, недоброжелательность, чем его фанфаронство. Поэтому голос его должен быть визгливым, если можно — пронзительным, несколько напоминать голос кастрата, он всегда начеку, готов схватиться за оружие, вступить в бой, он избегает смотреть в глаза Лейтенанту, ходит покачиваясь, мелкими шагами. Когда Лейтенант подходит к нему, чтобы поправить кепи, Сержант живо реагирует, в этой реакции проявляется и дерзость, и вызов: он либо отступает, либо приближается со злостью и неприязнью. Это движение надо поискать. Он может, например, принять защитную позу или отпрыгнуть назад. Когда же он появляется у мертвых, он, наоборот, становится как девушка, без своих пистолетов и ножей, без своей грубости, как девушка, склоненная над стиркой, с улыбкой на устах. Жесты становятся плавными, гибкими, мягкими. Как вьюнок, если хотите, хрупкий и стойкий одновременно, который закручивается и вьется вокруг чего угодно или, точнее говоря, вокруг себя самого, каким он был.
Рассказывая о своей смерти, Сержант преувеличивает — в голосе и в жестах — гротескную, клоунскую сторону операции.
Откуда эта грубость в Сержанте? По правде говоря, сам не знаю, но я могу придумать причину: арабы, населяющие эту ночь в холмах, отличаются какой-то особой, баснословно чудовищной мужественностью. Таким образом, Мужественность Сержанта оказывается под сомнением. Вот он и создает помпу вокруг нее — темы я выбираю, а слова поступают, как им вздумается, — вся эта накаченность, экипировка, эти проклятия, все его поведение показывает, что он хочет скрыть свою озабоченность, которая доводит его до желания убивать.
Если есть желание создать персонаж «изнутри», возможно, чтобы актер, с первого же появления, вообразил себя охотником за половыми членами мавров (бывают же охотники за скальпами), которые он готов привязать к поясу, и поскольку он не сможет избавиться от этого навязчивого желания охотиться, его лицо, хоть и мертвенно-бледное, в какой-то момент выдаст близость апоплексического удара.
Невозможно объяснить, как человек вокруг невидимой раны нагромождает все то, что призвано скрыть эту рану, на которую он сам указывает пальцем. Мне кажется, что каждый персонаж есть лишь рана, скрывающаяся под украшениями и проявляющаяся благодаря им.
Вообще-то актер может придумать себе любую слабость. Но пусть он выберет ту, которая лучше всего проявит его одиночество. Рану, о которой я говорю, актер может придумать, но это может быть и то, что он пережил сам.
Картина двенадцатая
Ширма изображает что-то вроде длинной белой зубчатой крепостной стены. Это шестистворчатая ширма. Десяток арабов, одетых в разноцветную одежду либо европейского, либо восточного образца.
Включены все прожектора — крепость и толпа ярко освещены.
НОТАБЛЬ (синий европейский костюм, весь в украшениях, на голове — феска. Говорит, обращаясь в ку лисы). Пусть все ведут себя достойно. Уведите детей.
АРАБ. Отправьте домой и женщин, Шейх.
КАДИДЖА (та женщина, что мешала Матери оплакивать покойника). Кем бы ты был без женщины? Каплей спермы на штанах твоего отца, которую сожрала бы муха.
НОТАБЛЬ. Уйди, Кадиджа. Сегодня не тот день.
КАДИДЖА (в ярости). Сегодня как раз мой день. Они нас обвиняют, а вы хотите быть осторожными. И послушными. И смиренными. И покладистыми. Как девушки. Мягкими, как белый хлеб. Как доброе тесто. Как шелк. Как белый табак. Как нежный поцелуй и нежный язык. Как мягкая пыль на их красных сапогах!