Выходит.
Куидер!
Входит Куидер.
КУИДЕР. Я испугался. Я удрал.
КАДИДЖА (с силой). Спасибо, сын мой. Нарисуй свой страх!
Тот рисует две ноги, похоже на бег.
И если по ногам твоим текло дерьмо, чуть-чуть, то не забудь о нем. (Зовет.) Амер!
Входит Амер.
АМЕР. Ограбил банк.
КАДИДЖА. Давай деньгу.
Амер рисует пачку банковских билетов и помещается слева, вместе с остальными.
Атраш!
Входит Атраш.
Ты?
АТРАШ. Взорвал лимонные деревья.
КАДИДЖА. Оставь.
Тот рисует ветку лимонного дерева и отходит влево.
Азуз!
Входит Азуз.
Ты?
АЗУЗ. Солнце — солнце или каска пожарного, чье сияние следует убрать? — солнце, которое уже садилось, сияло слишком сильно, тень его меня слепила, и я был грустен…
КАДИДЖА (улыбаясь, но несколько утомленная). Давай. Но поторопи немного свою песню… Я мертва, но все еще на ногах, а это утомляет.
АЗУЗ …а я не знал, что дым будет таким густым…
Все замедляется:
КАДИДЖА (властно). Покажи угли. Или пепел. Или пламя. Или дым, пусть он войдет в мой нос, заполнит горло. И дай услышать треск огня.
Тот рисует горящий дом, изображает голосом потрескивание пламени и уходит налево.
Абдесселем!
Входит Абдесселем.
А ты?
АБДЕССЕЛЕМ. Отрезал ноги!
КАДИДЖА (еще более усталая). Оставь свой след!
Тот рисует очень быстро четыре ноги.
А запах? Покажи запах…
Тот рисует над ними несколько дымных завитков.
Он силен. (Кричит в кулису.) Эй вы, остальные, давайте! Идите! Входите. И добавьте сюда цвета!
Арабы поспешают, рисуют все вместе на ширме — голову, руки, винтовки, несколько пятен крови… Ширма вся покрыта цветными рисунками.
И не стыдитесь, дети мои! Будьте достойны презрения всего мира. Режьте, дети мои…
Они продолжают молча рисовать.
ОДИН АРАБ. Больше нет места.
КАДИДЖА (кричит). Пусть доставят новую стену!
Из левой кулисы в глубине сцены появляется ширма, похожая на первую, с зубцами и знаменами по верху, но эта вторая ширма будет выше и больше той, которая уже имеется на сцене. Все арабы спешат (но весьма организованно) покрыть ее рисунками. А тем временем вверху, по-прежнему в молчании, оба старика покрывают наградами манекен.
(Зовет). Лассен!
Из правой кулисы появляется Лассен. Он стар.
Что сделал ты?
ЛАССЕН. В мои-то годы… Я молился…
КАДИДЖА. Спасибо, отец. Вводи в дело Господа Бога. Пусть совершает преступления направо и налево, пусть убивает, уничтожает, разрушает. (Лассену.) Иди. Напиши свою молитву на стене. (Повернувшись к кулисе.) А вы что там бездельничаете? Как, больше ничего? Если у вас преступлений больше нет, так украдите их на небесах, их там больше чем надо! Соприте тогда убийства у богов, их изнасилования, их поджоги, кровосмесительства, обманы и расправы! Стащите и несите их сюда! Сюда! (Указывает на стену, почти полностью покрытую чудовищными рисунками. Далее в сторону кулисы.) А женщины — пусть они рожают чудовищ!
Музыка умолкает.
Вошедшие ранее десять или пятнадцать арабов потихоньку удаляются. Кадиджа наблюдает за их уходом. Потом из левой кулисы появляется Кади.
(К Кади). Поздновато ты пришел… Где же тебя носило?
КАДИ (иронически). Я либо сплю, либо бродяжничаю… я, если хочешь, трансформируюсь…
КАДИДЖА (указывая на ширму). Оставь свою трансформацию здесь.
КАДИ. Больше нет места…
Кадиджа пожимает плечами. Кади уходит направо, туда, откуда пришел.
КАДИДЖА (себе самой). И правда, больше нет места.
Третья ширма, вся покрытая рисунками, только что появилась из левой кулисы. Она выше второй ширмы, находится сзади нее и выступает из-за нее. Входит Мать. Она улыбается.
(К Матери.) А-а, ты вернулась? А мы уже давненько о вас забыли. (Выглядит все более усталой.)
МАТЬ (пожимая плечами). А ты — ты здесь! Мне предначертано проводить все свои ночи с глазу на глаз с мертвецами. Ты ведь тоже — ты умерла совсем недавно. Ты все еще очень свежа в своем возмущении: кровь твоя не перестала течь.