Пауза.
Нет, иди вперед, Саид. Уничтожь сам себя и уничтожь свою жену, но продолжай… (По-видимому, успокаивается, дышит ровнее.) Ночь, арабы дышат, цветы становятся прекрасней, цвета — теплее, и деревня спит. (Смеется.) Чем он занимается? Он перемешивается в своем братстве. (Смеется.) Во время храпа каждый готовит кошмар сам себе, кошмар, в который он провалится, когда проснется.
Пауза.
…Да, отец Саида был парикмахер — стрижка, втирание Форвиля. Он мог бы стать военным, легионером, так он был красив! Ах! Если бы сучка, живущая во мне, могла бы рыскать по ночам среди домов и по дорогам!.. (Снова пускается в путь и медленно уходит в левую кулису.)
Еще одна автоматная очередь. Луч света ложится на лицо Лейлы. Это Саид разглядывает ее с помощью карманного фонарика.
САИД. Он пришел?
ЛЕЙЛА. Он приближается.
САИД. Так скоро!
Пауза.
Спроси его… (он колеблется) спроси его, что я могу сказать, что я могу продать, чтобы стать совсем уж отвратительным.
ЛЕЙЛА (сдавленным голосом). Моему дракону!
САИД (униженно). Да.
ЛЕЙЛА (поколебавшись). Тогда позволь мне снова уснуть. И завтра ты узнаешь, что он сказал мне.
Саид гасит свой фонарик и снова засыпает. Из правой кулисы, продвигаясь очень осторожным шагом, появляются одетые в лохмотья Банкир и Сэр Гарольд. Они явно пьяны. Чтобы пройти мимо спящих Лейлы и Саида, они снимают обувь, после чего уходят влево. И тут на самом верху, на третьей эстраде, появляется из правой кулисы третья ширма. На ней изображена гористая местность. Только что вошли четверо легионеров. Один из них — Гельмут — чистит свою винтовку, Пьер начищает башмак, Фельтон пьет из кружки. Все это происходит совершенно бесшумно. Судя по их движениям, можно предположить, что сейчас ночь. Разговаривать они будут приглушенными голосами.
ПЬЕР (плюнув на свой башмак и начищая его). Ладно, все ясно: они действуют втихаря, вглухую, проще сказать, лицемерно. Нападают на нас со спины и в ином обличье. А как дело сделано — в момент преображаются. Становятся деревом, баклажаном и уж не знаю, чем еще. И что дальше? Схватить его и раздавить? Это то же самое, что схватить и раздавить баклажан. А мятежник и был таков.
МОРАЛЕС (вставая). За исключением того, что их жены…
ФЕЛЬТОН (смеясь беззвучно). И что они пахнут!
ПЬЕР. Изнутри протухли. Внешне сухие. А в брюхе как болото. А из пасти у них прет малярия. Так что ж тут думать? Всех — в расход, сколько их там еще осталось. (Расстегивает воротник.)
МОРАЛЕС. Сейчас который час?
ГЕЛЬМУТ (глядя на наручные часы). Двадцать три ноль восемь.
Моралес на ширме рисует встающую на горизонте луну, после чего усаживается на землю и шнурует ботинки.
МОРАЛЕС. Я с копыт валюсь.
ГЕЛЬМУТ. Мусор, мусор идет, смирно!
Все четверо замирают по стойке смирно. Справа появляется Лейтенант. Он подолгу разглядывает каждого солдата. Своим стеком дотрагивается до расстегнутого ворота Пьера.
ЛЕЙТЕНАНТ. Застегните!.. Так… Нет, как следует застегайте… галстук… завяжите узел по форме. Иначе очень скоро вы будете как бледное брюхо крокодила. Нет, я не подслушивал, но командир — достойный так именоваться — в курсе сокровенных мыслей своих… Нет зеркала? Надо, чтобы всегда было так — либо глаза вашего товарища, либо… Становись вот сюда. (Указывая на свой собственный галстук, помещается перед Пьером, а тот завязывает свой, делая вид, что смотрится в зеркало.) Прекрасно. Досадно, что мне приходится призывать вас к порядку. Я знаю, что среди ночи это непросто, но даже ночью вы должны сиять. Лучиться. (Оглядывается вокруг.) Сержанта нет?
ПЬЕР. Он спит, Господин Лейтенант.
ЛЕЙТЕНАНТ (сухо). Восемь. За то, что выдали одного из ваших командиров. В армии по-прежнему соблюдаются традиции рыцарства, и именно вам надлежит их блюсти. Да так, чтоб блестело, мать-перемать! Восемь. Да уж не восьмерка червей, да? Если бы за это никто не ответил, то все получили бы по восьмерке тюрьмы за отказ от исполнения приказа. Мотивчик не такой крутой, как наговор. (Остальным.) Его непотребство обезопасило вас и обесчестило. (Пьеру.) Француз?
ПЬЕР. Господин Лейтенант?