СЕРЖАНТ (оставляя стойку смирно). Извините меня, Господин Лейтенант, но, когда я по стойке смирно, я чувствую себя уж слишком идиотом, и то, что я…
ЛЕЙТЕНАНТ (обеспокоенно, в положении смирно). И вы потягиваетесь, чтобы стать умней?
СЕРЖАНТ. Это возможно.
ЛЕЙТЕНАНТ. Так что если я, Лейтенант, буду перед капитаном руки в брюки, то стану таким же умным, как вы, когда зеваете?
СЕРЖАНТ (улыбаясь и нагибаясь, чтобы завязать шнурок). Может быть?
ЛЕЙТЕНАНТ (растерявшись на мгновение). Дело тут вовсе не в уме, а в том, чтобы увековечить образ, которому уже более десяти веков и который становится все наглядней по мере того, как то, что он должен воплощать, мельчает, который нас ведет всех, как вам известно, к смерти. (Выкрикивает.) Смирно!
Сержант — ноль внимания, по-прежнему завязывает шнурок.
Патруль вернулся?
СЕРЖАНТ (согнувшись над ботинком). Все, кроме одного. Задушен.
ЛЕЙТЕНАНТ. Который?
СЕРЖАНТ (по-прежнему согнувшись). Дюваль, гарсон в кафе, официант в ресто…
Ему неудобно в таком положении.
ЛЕЙТЕНАНТ …ране! Нет в армии никаких гарсонов из кафе. (Поворачивается к кулисе.) Пусть каждый человек станет для любого другого человека зеркалом. Обе ноги должны смотреться и видеть себя в ногах напротив, тело — в теле напротив, губы — в других губах, глаза — в глазах, нос — в носе, зубы — в зубах, колени — в коленях, прядь волос — в… другой пряди или, если волосы напротив жесткие, то в завитке… (Очень лирично.) Смотреться туда и видеть себя там писаным красавцем… (делает уставной полуоборот и продолжает лицом к публике) обворожительным на сто процентов. И пусть множатся и множатся зеркала с тремя створками, с десятью створками, с тринадцатью, со ста тринадцатью, с тысячью и с сотней тысяч! Пусть лица показывают друг другу лица, и пусть изображение ваше, предназначенное для бунтовщиков, будет столь прекрасно, что то изображение, в котором они видят себя, не сможет устоять. Побеждено. Рассыплется в куски. Разбито… Или как лед — растаяло. Победа над врагом — моральная.
Сержант выходит очень вольной походкой.
(Продолжая монолог яростным тоном и глядя в ку лису, куда ушел Сержант). Губы — в губах напротив, сердце — в сердце напротив, нога в ноге, нос в носе, нога в носу, глаз в зубах… (По-видимому, входит в на стоящий транс.) Печень в печени, кровь в крови, нос в крови, похлебка в молоке, похлебка с кровью, Сержант, Сержант, возможно, вам и не нужны все эти ухищрения, Сержант, вам доступна власть над самим собой, судя по вашей манере держаться и по холодку во взгляде, вы весь сияете, и яростное стремление к обретению ума засовывает ваши кулаки на дно карманов, а я-то ведь хотел учиться играть на скрипке! (Внезапно становится по стойке смирно.) Слушаюсь. Господин генерал!
Пауза.
Слушаюсь!
Выходит вправо. Пауза, потом этажом выше появляется Мать.
МАТЬ (голосом громким, как будто бы она кричала). Арабам об этом кое-что известно, наглецы! (Бормочет.)…Что коляски катают по пляжам мертвецов целыми телегами, терпение!.. Чтобы пройти леса и рощи ночью, я… я!..Мать Высочайшая, и еще не пенсионерка… я… (кричит) все предусмотрела! Все! (По-прежнему ходит по сцене.) Именно так… (прислушивается) очередь? (Смеется и имитирует автоматную очередь.) Вот. (Уточняет.) Вот звук горизонтальный.
(Садится на корточки и утирает пот носовым платком. Утершись, продолжает.) Сумасшедшим оставляют только слово. (Сплевывает.) Им обрезают ногти: они царапают. Им обрезают волосы: они из них делают веревки. Им обрезают цветы шиповника: они засовывают их себе в зад. Я семенила по траве, вынюхивая следы кролика… Зимою я лакала водичку из дождевых луж, а летом пасть моя была суха настолько, что я не могла уже лаять…
ГОЛОС (довольно мягкий). Кто это говорит?
МАТЬ. Так, колючее растение.
ГОЛОС. Растение или проволока?
МАТЬ. Проволока. (Уходит, проходя позади ширмы.)
Ненадолго сцена остается пустой. Потом слева появляется Пьер. Идет тяжело, как усталый человек. Несет очень тяжелый мешок и свой автомат. За шнурки несет в руке свои ботинки. Усаживается на камень, а тем временем на ширме, на месте луны, вырисовывается созвездие Большой Медведицы.