ЛЕФРАН. Да-да, поддерживай его силы, они ему еще пригодятся. Но не пытайся провести меня. Я вообще во многом зашел куда дальше вас.
МОРИС (с иронией). На каторгу, что ли?
ЛЕФРАН. Повтори, что ты сказал!
МОРИС. Я и говорю: на каторгу.
ЛЕФРАН. Ты меня достаешь? Ты хочешь довести меня до края? Морис, ты хочешь, чтобы я снова завелся?
МОРИС. И отправился прямиком на каторгу? Но ты ведь первый стал рассказывать нам о следах цепей на твоих запястьях…
ЛЕФРАН. И на щиколотках! На запястьях и на щиколотках. У меня есть право говорить об этом! А у тебя есть право заткнуться. (Кричит.) У меня есть полное право говорить об этом. Уже триста лет, как на мне — метки каторжного раба, и все это закончится грандиозной катастрофой. Вы слышите меня? Я могу стать настоящим ураганом и смести вас всех! Приберите хоть немного в камере. Ваша мягкотелость меня убивает. Один из нас должен срочно убраться отсюда. Вы совсем утомили меня, — ты вместе со своим красавцем убийцей.
МОРИС. Ты до сих пор его обвиняешь. Чтобы попытаться скрыть свои повадки предателя, ты обвиняешь его. Он знает, что ты хотел украсть у него жену. Совсем так же, как ночью ты встаешь, чтобы красть его табак. А стоит предложить тебе тот же табак днем, и ты откажешься. Легче, конечно, таскать при свете луны. Его жену! Ты ее уже давно хотел.
ЛЕФРАН. Тебе ведь хочется, чтобы я сказал: да. Ты был бы рад? Ты был бы счастлив, если бы сумел разлучить меня с Зеленоглазым? Ну что ж — да! Да, малыш Морис, ты верно угадал: уже очень давно я делаю все возможное, чтобы она послала его к черту. Начиная с первого любовного письма.
МОРИС. Сволочь!
ЛЕФРАН. Уже давно я пытаюсь их рассорить. Мне наплевать на его жену. На нее — наплевать. Я хотел, чтобы Зеленоглазый остался совсем один. Как говорится, «соло». Но это так трудно. Парень неплохо держится. Он с таким апломбом стоит на своих чуть расставленных ногах. И я, по всей вероятности, уже провалил это дело.
МОРИС. Что ты хотел с ним сделать? Куда увести? (Обращаясь к Зеленоглазому.) Зеленоглазый, ты слышишь?
ЛЕФРАН. Это тебя не касается. Это останется между ним и мною, и даже если мне придется сменить камеру, я буду продолжать делать то же самое. И даже если я выйду из крепости.
МОРИС. Зеленоглазый!
ЛЕФРАН. Я скажу, что останется у тебя: твоя ревность. Ты не можешь вынести, что это я пишу его жене. У меня слишком теплое местечко. Настоящая должность: я — его почта. Вот ты и злишься!
МОРИС (сжав зубы). Неправда! Просто я делаю ошибки в правописании.
ЛЕФРАН (передразнивая Мориса). Неправда? Ты сам не понимаешь, что говоришь! Да у тебя слезы на глазах. Стоило мне сесть за стол, взять листок бумаги, опробовать интендантское перышко, откупорить чернильницу — и ты места себе не мог найти. Ты был просто весь заряжен электричеством. С тобой нельзя было больше иметь дела. Ты сам на себя посмотри, — что с тобой творилось, когда я начинал писать. А когда я перечитывал письма? Что-то я не слышал тогда твоих насмешек, не видел, чтоб ты подмигивал!
МОРИС. Жена Зеленоглазого могла бы стать твоей первой женщиной. Ты весь выкладывался, когда писал эти письма!
ЛЕФРАН. Ты до сих пор страдаешь: из твоих хорошеньких глазок текут слезы. Я заставил тебя плакать от ярости и стыда! И я еще не закончил! Пусть только Зеленоглазый вернется из комнаты для свиданий! Он вернется счастливым, потому что увидел жену, и счастливым, потому что наконец бросил ее.
МОРИС. Неправда!
ЛЕФРАН. Ты так думаешь! Конечно, жена не сможет так легко его позабыть. Разве можно забыть Зеленоглазого! И он слишком труслив, чтобы бросить ее. Как только он приклеится к переговорной решетке, его жизнь начнется сначала… Нет, только когда он вернется сюда, жизнь его действительно начнется сначала.
МОРИС. Сволочь!
ЛЕФРАН. Ты еще не понял, что ты вообще не в счет? Что это он — мужчина! И сейчас, погляди только, вот он прижался к решетке. А вот отступает назад, чтобы жена могла его получше рассмотреть! Ну же, погляди!
МОРИС. Кто ревнует! Ты просто хотел бы, чтобы вся Франция говорила о тебе, как говорит о Зеленоглазом. Как же это было прекрасно. Только вспомни, как это было прекрасно, когда даже трупа не могли отыскать. Все эти крестьяне искали. И фараоны, и собаки! Осушали колодцы, вычерпывали пруды. Настоящая революция, под звон колоколов. Священники — и бродяги, ведуны, экстрасенсы — все эти бродяги! А уж когда нашли труп! Вся, вся земля была пропитана этим ароматом. А руки Зеленоглазого? Его окровавленные руки, — ими он срывал занавески с окон. И встряхивал волосы с венком из гроздьев сирени. Как он нам и рассказывал.