УСТА (упрямо). Что тебе до мертвых?
МАТЬ (еще быстрее). А то, что твои похороны — часть твоей жизни, как в игре в белот! И тебе нужен кто-то достойный, чтобы стать четвертым в этой партии!
УСТА. Что тебе до мертвых?
Все это говорится с постоянным ускорением, так, что становится почти неразборчивым:
МАТЬ. Если тебе больше нечего мне сказать, спокойной ночи…
УСТА (в ярости). Это ты имела нахальство прийти и потревожить меня, извлечь из земли поздней ночью. И я тебя слушал, дал тебе говорить…
МАТЬ. Я пришла как друг.
УСТА (сурово). Ты пришла из гордости. Сын твой — вор, а невестка — уродина, дура и воровка. Их убогое убожество проникло в твою кожу. Нет, оно стало твоей кожей, натянутой на жалкие кости. Нечто, прогуливающееся по деревне, — это лишь нищенская накидка, натянутая на крепкие кости, но… (усмехается) не такие уж они и крепкие. В деревне больше не желают тебя видеть, а мертвые? Ты говоришь, мертвые тебя одобряют и осуждают этих женщин?
МАТЬ (сухо). Я на это надеялась.
УСТА (с усмешкой). Мертвые — конечно, последнее прибежище. Живые плюют вам в морду, а мертвые укрывают своими черными или белыми крылами. И, укрывшись под этими крылами, ты думаешь, что можешь насмехаться над теми, кто ходит пешком? Но тот, кто сейчас ходит по земле, совсем скоро будет под ней. Все одни и те же…
МАТЬ (прерывает его). Знать не хочу, чем ты стал. Я хотела пообщаться с тем, кем ты был, когда жил. А не хочешь, чтобы я над тобой плакала, так и скажи, да побыстрей, я начинаю мерзнуть, я мерзлячка…
УСТА. Не пытайся меня разжалобить. Если твоя гордость отторгает тебя от живых, мертвые тебя за это не полюбят. Мы — официальный залог живых.
Пауза.
Полночь! Беспокоить меня в такое время! Вызвать меня снова к этой утомительной жизни! Иди к своим женщинам и мужчинам из деревни. Разбирайтесь сами.
Теперь они говорят все медленнее и медленнее, в конце совсем медленно:
МАТЬ. Я выдержу. (Уперевшись руками в бока.) Я отказываюсь отпустить Саида и Лейлу — только тебе могу сказать, здесь, в кладбищенской ночи, что они иногда очень действуют мне на нервы — никогда не откажусь от того, чтобы плакать над тобой.
УСТА (гневно). А если я не хочу?
МАТЬ (так же). А если я все-таки начну над тобой плакать, чтобы поиздеваться и над тобой, несмотря на этих дам и против твоей воли?
УСТА. А если я по-настоящему выйду из своей могилы, из своей ямы…
МАТЬ (испуганно). Ты осмелишься?.. (Берет себя в руки.) Ты осмелишься противостоять мне? Перед этими подслушивающими дамами? Не знаю и знать не хочу, кто тебя убил, но ты этого заслужил, ножа или кляпа, за то, что осмеливаешься угрожать старой женщине. Я пришла из ярости, Си Слиман. Это ярость или, если хочешь, гнев привели меня в твои объятья, сюда к тебе, гнев, и ничего больше.
УСТА. Ты меня утомляешь. Твой гнев сильнее.
МАТЬ. Чем твоя смерть?
УСТА. Нет. Уходи. Трудно говорить с живой, такой… такой живой, как ты. Ах, если бы ты была…
МАТЬ. На краю могилы? Твоей — да, моей — нет.
УСТА (вдруг устало). Нет, нет, даже не это. Но… немножко… хоть немножко больной. Но ты орешь, жестикулируешь… (пожимает плечами) можешь по собственному желанию воскресить покойника. (Зевая.) Даже по торжественным случаям это нелегко…
МАТЬ (становясь вдруг смиренной). Ты не хочешь, чтобы я поплакала над тобой потихоньку, под луной?
УСТА (зевая все сильнее). Даже на ушко не хочу. (После паузы, устало.) Хочешь, я немного расскажу тебе, что такое смерть? Что в ней переживаешь?..
МАТЬ. Меня это не интересует.
УСТА (все более утомленно). Что там нашептывают…
МАТЬ. Не сегодня. Когда-нибудь, когда время будет, я еще приду, посмотреть поближе. Живи своей смертью, а я буду жить своей жизнью. Как насчет поплакать… Правда не хочешь?
УСТА. Нет. (После паузы.) Я слишком устал.
Мадани вдруг падает, заснув.
МАТЬ (кричит, всплеснув руками). Си Слиман! (Подходит, смотрит на него, затем с отвращением толкает ногой.) Он еще и храпит! Сразу видно, что ты недолго среди мертвых. Его не заставишь говорить дольше трех минут. Ровно столько, чтобы поведать мне, что я ни там, ни здесь, ни с той стороны, ни с этой. (Смеется.) Хорошо, что я вчера не стала плакать над таким свежим, над таким слабым мертвецом. (Берет лейку и поливает воображаемый холм, утаптывает землю, напевая и приплясывая. Пожимает плечами.) Ну что, старик, побывал в Музее Инвалидов? (Она оборачивается и направляется к кулисам, но вдруг останавливается, словно задохнувшись.) Коровы! Сволочи! Стервы! Холмы подняли паруса и поплыли с этими самками, которые следили за нами. Они уплыли в запахах жасмина и базилика. Куда уплыли? За стенами, всей бандой, чтобы сделать тайну еще более жгучей? А ночь стала совершенно плоской. Под небом. Плоской. Я совсем одна, а ночь — плоская… (Становясь торжественной.) Да нет, ночь поднялась, она раздулась, как соски свиноматок… Со ста тысяч холмов… спускаются убийцы. А небо — не так оно глупо — небо их укрывает…