МАДАНИ (просыпаясь). У тебя есть для меня кофе?
МАТЬ. И правда… зачем я пришла? (Мадани.) Пей свой мокко, старик!
Комментарии к восьмой картине
В начале сцены актер, исполняющий роль Уст, выходит слева, из той части, что ближе к залу, он идет в глубину сцены, где останавливается и замирает.
Вся эта сцена играется в быстром темпе, легко и живо: именно в этой сцене реплики особенно наслаиваются друг на друга.
Само собой разумеется, что голоса (тембры) должны быть подобраны так, чтобы было понятно, что они говорят, особенно когда они накладываются один на другой.
Начиная с реплики «Ты действительно рот Си Слимана?» вплоть до реплики «Если тебе больше нечего мне сказать, спокойной ночи…» Мать кружится в танце вокруг Си Слимана, переступая с ноги на ногу, он при этом совершенно неподвижен, словно в оцепенении.
В этой сцене надо следить за темпом. После очень быстрого движения — медлительность, торжественность. Короче говоря, я хочу, чтобы публика понимала, что это игра Вызывание духа. Но мне хотелось бы, чтобы эта Игра взволновала зрителя настолько, чтобы он задался вопросом, а не кроется ли за этой Игрой реальность: иначе говоря, нужно, чтобы взаимоотношения актеров и Духа были настолько фамильярны, что у зрителей возникало бы ощущение, что явление Духа так же естественно, как готовка супа или как тайное голосование.
Но читающий эти комментарии не должен забывать, что действие происходит на кладбище, что сейчас ночь и что где-то именно в этот момент выкапывают покойника, дабы похоронить его в другом месте.
Картина девятая
Четырехстворчатая ширма выдвигается слева, она изображает крепость.
Лейла одна. Возле нее — цинковый таз. Она достает из-под юбки несколько предметов, которые раскладывает на столике, прикрепленном к стене. Она разговаривает с предметами. На Жандарме — треуголка, белые перчатки, у него густые черные усы. Как и все европейцы, он выше ростом, чем арабы (около двух метров.)
ЛЕЙЛА (вынимая терку). Привет!.. Я не злопамятна. Хоть ты и стерла мне кожу живота, я тебя приветствую… Ты встречаешь новый день. Здесь дом Матери. И Саида. Тебе особо нечего здесь делать, в чечевицу обычно не трут сыр… чтобы развлечь тебя, я буду тереть себе пятки. (Вешает ее на стену. Лезет под юбку, шарит там и достает лампу с абажуром, ставит на стол.) Что мне делать с лампой, ведь у подножия крепости, в этих руинах нет электричества… Ладно, будешь у нас тут отдыхать, дорогая лампа… Если тобой постоянно пользуются, становишься злобной… (Она достает из-под юбки стакан, который едва не роняет.) Не придуривайся, или я разобью тебя!.. Разобью, слышишь… разобью.
Пауза.
И чем ты тогда будешь? Осколками стекла… разбитым стеклом… черепками… (Торжественно.) Или, если я буду такой доброй, обломками… стеклянными брызгами!
Мать уже вошла и уже какое-то время смотрит на нее и слушает.
МАТЬ. Ты хорошо работаешь.
ЛЕЙЛА. В своем жанре я неподражаема.
МАТЬ. А это что?
ЛЕЙЛА (со смехом). Последний трофей.
МАТЬ (тоже смеется). Где взяла?
ЛЕЙЛА. В доме Сиди Бен Шейка. Я влезла в окно. (С улыбкой.) Да, теперь я и через окно могу лазать.
МАТЬ. Тебя никто не видел? Тогда положи здесь. (Указывает на табуретку, объемно нарисованную на ширме. Лейла, с помощью уголька, рисует над сто лом часы.) Тебя опять накроют. А главное, теперь и спрятать негде, ведь из-за тебя у нас теперь нет нашей хижины. У нас теперь только свалка, общественная помойка, и нас легко будет обвинить.