Комментарии к девятой картине
Как я уже сказал, Жандарм должен быть на котурнах. На нем — богато разукрашенная форма, серебряные галуны.
Необходимо соблюдать в этой сцене следующую диспозицию: когда Жандарм в конце пятится и пересекает сцену по диагонали, выходя таким образом в направлении, противоположном тому, куда исчезла Лейла, она же на четвереньках должна спрятаться за ширмой, которая находится в левой части сцены.
По этой сцене нет особых замечаний, она написана, чтобы показать степень падения этой семьи.
Однако ее нужно играть так, чтобы у зрителей было ощущение, что Жандарм если не Господь Бог, то Архангел, служащий Богу, а эти женщины — создания, способные лишь грешить. Они должны выказывать полное смирение по отношению к Жандарму. Не надо забывать, что в течение всей пьесы лицо Лейлы скрыто паранджой.
Актеры должны играть «внутрь себя» — впрочем, это касается всей пьесы, — они должны «абстрагироваться от зала», как мы абстрагируемся от мира. Думаю, именно отсутствие блеска в их глазах будет свидетельствовать об этой внутренней сосредоточенности, на которую я рассчитываю. Еще больше, чем в других сценах, актеры должны избегать «заигрывания с публикой».
В течение всей пьесы их «абстрагирование от зала» должно быть очень ощутимо, даже почти обидно для публики.
Картина десятая
Три пятистворчатые ширмы расположены следующим образом: две ширмы возле рампы, с обеих сторон сцены, другая, центральная, — сзади, она представляет собой апельсиновый сад, каждое апельсиновое дерево с висящими на нем апельсинами выписано на фоне темного неба. На Сэре Гарольде брюки для верховой езды. Так же, как и на Господине Бланкензи. Господин Бланкензи высокий и крепкий. У него большой живот и зад, скоро мы узнаем почему. У него бакенбарды и рыжие усы. Брюки в желто-черную полоску. Фиолетовый фрак. Высокий воротник. На арабских рабочих костюмы европейского кроя, но не сочетающихся ярких цветов. Два колонизатора: Сэр Гарольд и Г-н Бланкензи. Три араба: Абдиль, Малик, Насер. Сэр Гарольд и Г-н Бланкензи внимательно наблюдают, как арабы, стоя рядком, занимаются прополкой. Их жесты должны выглядеть правдоподобно.
СЭР ГАРОЛЬД (с пафосом). Де Эно! Герцогиня де Эно?… Вы сказали, Герцогиня де Эно? Вы говорили о пробковых дубах…
Г-Н БЛАНКЕНЗИ (с гордостью). Прежде всего мои розы! Это моя особая гордость! Мне кажется, дорогой мой, у меня самый прекрасный розарий в Африке… (реагируя на жест Сэра Гарольда) нет, нет, только для удовольствия, мои розы разоряют меня! Мои розы, как мои танцовщицы! (Смеется.) Я даже ночью встаю, чтобы их понюхать.
СЭР ГАРОЛЬД (смотрит на Абдиля и Малика, которые перестали полоть). Ночью? Как вы там ориентируетесь?
Г-Н БЛАНКЕНЗИ (лукаво улыбаясь). Есть одна хитрость. В темноте их, конечно, не видно, но я могу обращаться к ним по именам, гладить, поэтому я к каждому кусту привязал колокольчики разного тембра. Таким образом, ночью я узнаю их по запаху и по звуку. Мои розы. (Сентиментально.) С такими сильными, твердыми треугольными шипами на стебле, суровом, как сапер, стоящий по стойке смирно!
СЭР ГАРОЛЬД (сухо.) А ветреными ночами вы оказываетесь в Швейцарии, среди стада коров. (И тем же тоном, без паузы.) Я говорил уже, здесь оставьте ваши ссоры. Араб есть араб. Надо было раньше начать искать замену.
МАЛИК. Я знаю, Сэр Гарольд, что араб недорого стоит. Но вы считаете, это нормально — воровать из кармана своего товарища? А нам работать с вором? Гнуться с ним вместе над комками земли, одновременно с ним, так же, как он, неизвестно еще, не проникнет ли в ваше тело зараза воровства вместе с ломотой в пояснице.
СЭР ГАРОЛЬД. Меня разве предупреждали? Раз я его нанял, я его оставлю.
Пауза.
АБДИЛЬ. Мы хотели сами от него избавиться.
СЭР ГАРОЛЬД (разгневанно). Почему это? Разве я не хозяин?
МАЛИК. О йес! О йес, Сэр Гарольд. Вы наш отец. Жаль, что мы не ваши дети.
СЭР ГАРОЛЬД (глядя вдаль). Где же он?
МАЛИК. Он пропалывает лимонные сады в районе лесов Нэмфа. Видите, там что-то красное виднеется — это его красный пиджак.