1 Г-жа С. — по всей вероятности, религиозная писательница София Петровна Свечина (1782—1859), дочь статс-секретаря Екатерины II П. А. Соймо- нова. Семнадцати лет по настоянию отца вышла замуж за генерала Свечина на 24 года старше ее. Получила французское воспитание и находилась под большим влиянием Ж. де Местра. (См.: Pichard A. M-me Swetchine et le comte de Maistre. Bordeaux, 1864.) В 1817 г. переселилась в Париж и приняла католичество. Ее парижский: салон выделялся своим клерикальным направлением. Сочинения С. П. Свечиной имеют характер благочестивых размышлений. В своих письмах к Роксандре Стурдза она так характеризовала Ж. де Местра: «<. .> граф де Местр, как охотничий пес, с невероятного расстояния чует все, что прямо или косвенно относится к идеям сего века; он беспощаден ко всему, где есть хотя бы легкое отклонение от основополагающих принципов. Тогда уже нет никакого прощения, сколь бы убедительно ни было красноречие и какой бы высоты ни достигали мысли и чувства»; «Лицо его, столь холодное, скрывает глубоко чувствующую душу» (Lettres de madame Swetchine. Paris, 1881. Vol. 1. P. 20, 35).
2 Чичагов Василий Васильевич — брат П. В. Чичагова. Других сведений об этом лице не найдено.
1G1. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ
{ДЕКАБРЬ 1814 г.)
| 17* |
| 259 |
<...) Поелику выразили вы некоторые сомнения касательно потребной для меня суммы, почел я необходимым, сколь сие для меня ,ни неприятно, препроводить вам перечень всех вынужденных расходов, из коего явствует, что они превышают 40.000 рублей. Пусть Его Величество сам решает о сем деле. Каковы его желания? Я же готов ко всему. Может быть, сочтут для меня необходимым покинуть двор и столицу и переехать из моей трущобы в лавчонку? Пусть мне только скажут, все будет в точности исполнено. Но невозможно оставаться в теперешнем моем поло
жении, числясь посланником, а на самом деле не будучи таковым, не зная, что говорить и что скрывать и слывя уже, быть может, человеком смешным и неучтивым. — В конце концов, г-н Граф, все будет так, как угодно Королю, но, по правде говоря, мне совершенно непонятно, чем я заслужил его нерасположение. Уже прошло почти тринадцать лет, как в Риме мне было сказано: «Не сомневайтесь, когда король возвратит себе престол, он сделает все, чтобы удовлетворить вас». Горькая и пророческая улыбка невольно явилась на уста мои, и ныне вижу я, сколь справедлива была сия машинальная гримаса. Каких еще доказательств надобно мне, чтобы понять свое положение? Ко времени счастливого возвращения Короля семейство мое находилось под его эгидою; по крайней мере, могли бы поступить с ним так же, как и со всеми другими. Мы не привередливы, и в нас есть довольно такта, чтобы придать высочайшую цену наималейшей милости. Однако же сын мой возвратился к своему отцу и к Его Императорскому Величеству, не получив ни единого знака благоволения, что само по себе есть уже достаточно красноречивое свидетельство. Как только уведомился я о возможности воссоединения с семейством моим, то поспешил написать своей жене: «Не выезжайте до тех пор, пока не станут известны намерения Его Величества». Письмо мое запоздало и было переслано мне назад. А жена моя совершила точно такую же ошибку, что и я в 1803 году: она уехала, проявив наивную доверчивость; теперь на мне лежит невыносимая тяжесть, и не осталось ничего, кроме отчаяния. Когда после всех моих трудов, тягот и лишений оказался я в том положении, каковое уготовано мне письмом вашим от 25 июня, меня обуревают чувства, не поддающиеся описанию. Жена моя совершенно напрасно винит во всем себя и говорит: «Это я погубила вас», как будто она виновата в столь невероятном деле! Ведь я все равно решился выписать ее сюда даже на собственную погибель, когда стало вполне очевидно, что Его Величество во всем мне отказывает. Всему есть предел. Тринадцать лет разлуки с семьей — вполне достаточное доказательство верности своему долгу верноподданного. Но есть и другой долг, не менее высокий, который тоже требует исполнения. Что бы ни случилось, я обязан был соединиться с моей женой и детьми.