Более чем миллионная армия обходится дороже 200 миллионов рублей в год, то есть на нее уходит почти две трети государственных доходов. Гражданская часть практически не существует. К чему все это приведет? Сие известно одному Богу. Что произошло в средние века, когда мы все были солдатами? Образовался феодальный строй, который перегрыз горло монархии. И теперь может случиться нечто подобное вследствие безмерного увеличения военного сословия, если только истинные политики, наученные прошлым, не обратят свои взоры к будущему. Но предмет сей слишком обширен для письма. <...)
' Другой — имеется в виду граф К. В. Нессельроде.
2 Зелен, Верстолтк, де — нидерландский посланник в С.-Петербурге (1815— 1816).
Родственная династия — сестра Александра I Анна Павловна была замужем за нидерландским наследным принцем Фридрихом Георгом Людвигом (с 1840 г. король Нидерландов под именем Вильгельма II).
4 У Вюртемберга та же самая привилегия — мать Александра I императрица Мария Федоровна была дочерью принца Фридриха Евгения, впоследствии герцога Вюртембергского.
5 Лебцельтерн, Иозеф (1774—1854)—граф. Австрийский дипломат. Посол в Риме (1814—1816) и С.-Петербурге (1816—1826).
6 Серра-Каприола, Анна Александровна, де — герцогиня. Дочь генерал-прокурора кн. А. А. Вяземского. Жена неаполитанского посланника герцога де Серра-Каприола.
7 Гама, Антонио Салданья, да (1778—1839)—граф. Португальский государственный деятель и дипломат. В 1815—1820 гг. посланник в С.-Петербурге.
8 Польская конституция 1815 года — определяла Царство Польское как наследственную монархию, навсегда соединенную с Россией. Закрепляла свободу совести, свободу печати и свободу личности. Польский язык объявлялся государственным, все должности должны были замещаться только поляками. Исполнительная власть принадлежала королю (российскому императору). Просуществовала до восстания 1830 г.
9 Илоты (греч. — пленники) — в Спарте так назывались крепостные, подчиненные завоевателями-дорянами. Находились в собственности государства, но в пользовании граждан Спарты.
183. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ
12 (24) ФЕВРАЛЯ 1816 г.
<...) В тот же день, 5-го числа, получил я от графа Нессельроде уведомление, что Его Императорское Величество примет меня завтра, 6-го, в полдень. Все было готово: я подал свои ноты, а после откровенной беседы с графом Каподистрией составил для себя необходимую диспозицию. <...)
Сделав все сии приуготовления, явился я 6-го к полудню на императорскую аудиенцию.
Нелегкое это дело — сохранять присутствие духа в подобных обстоятельствах. К вам выходит сам Император с тридцатью шестью миллионами людей в своих карманах (оные видны с совершенной отчетливостию), он подходит вплотную, а по причине недостаточной остроты слуха приближает свою голову к вашей. В глазах его вопрос и недоверие; власть изливается из всех его пор.
«А, так у вас письмо для меня!» — «Да, Государь, я имею честь передать его Вашему Величеству». Беседа начинается о главном предмете, с Симплона и Новарэ В отношении сего можно лишь восхищайся чувствами, изъявленными Императором. Я говорю все, на что только способен мой язык в сии краткие мгновения, касательно положения Его Величества. <. .) Наконец имею удовольствие слышать обращенные ко мне слова Его Императорского Величества: «Да, это справедливо, мы уладим сие дело». Закончив о сем предмете, я представляю Его Императорскому Величеству, что все другие дела слишком многочисленны, и я почел бы за милость, если бы дозволено было мне обсуждать их во всех подробностях с одним из государственных секретарей. При этом я до
вольно ясно дал понять, которого именно почитаю наиболее сведущим, и имел невыразимое счастие видеть, что Императору понравилась моя мысль: «Хорошо, я направлю вас к графу Капо- дистрии». Это было все, чего только я мог желать; лишь с ним одним я могу говорить, ибо только он может и желает выслушать меня. — После того как предмет сей был завершен, Император сам перешел к великой важности делу о католиках, ради которого я просил аудиенции еще прежде прибытия курьера. Изобразив всю ту горесть, каковую доставили мне возможные с его стороны подозрения, и повторив уже сказанное мною графу Нессельроде, я продолжал: «Торжественно заверяю Ваше Императорское Величество, что я никогда не покушался на веру ни одного из ваших подданных, но если кое-какие конфиденции случайно достигали меня, честь и совесть не дозволяли мне говорить на это: вы заблуждаетесь».