Вследствие сего возникла надобность наверстать упущенное время, но я беру на себя смелость полагать, что Петр I замедлил, а отнюдь не ускорил дело, воображая, будто наука подобна такому растению, которое можно выращивать искусственно, как персики в теплице. Но сие просто невозможно; впрочем, повторяю еще раз, русским нечего печалиться по сему поводу! Поляки также принадлежат к славянской семье„и восходят к тому же перво- истоку, а ведь именно они еще три столетия назад породили одно из величайших украшений рода человеческого — славного Коперника 7 Полагаю, в водах Двины нет никакого колдовства, которое препятствовало бы перехождению через нее наук. Но все сводится, как я уже сказал, тому, чтобы наверстать упущенное время.
Ежели стал бы я распространяться далее, пришлось бы тогда углубиться в метафизику; ограничусь, однако, лишь вещественными рассуждениями.
Или русские не предназначены к наукам вообще, или лишь к некоторым из них; в таковом случае никогда они не достигнут в этом успехов, уподобившись римлянам, которые, покорив греков, живя с ними бок о бок, в совершенстве владея их языком и читая^лишь греческие книги, тем не менее не породили среди себя ни физиков, ни географов, ни астрономов, ни математиков, ни даже врачей (исключая Цельса8).
Или же русские все-таки созданы для наук и будут обладать оными, как и все прочие народы, сим прославившиеся, особливо итальянцы пятнадцатого века.
От вспыхнувшей в благоприятную минуту искры возгорится пламя познания. И тогда все умы оборотятся в сию сторону. Ученые общества возникнут сами собой, а правительству останется лишь дать им форму и узаконения.
Но до тех пор, пока не явится очевидное для всех внутреннее созревание, любое усилие натурализовать науку в России будет не только бесполезно, но и опасно для государства, ибо усилие сие послужит лишь к затемнению национального здравого смысла, каковой во всех странах является всеобщим охранителем; Россия наполнится тогда бесчисленным множеством полузнаек, в сто раз худших самого невежества, ложных и горделивых умов, презирающих свою страну, вечных хулителей правительства, идолопоклонников всего модного и чужеземного, всегда готовых низвергнуть все сущее.
Другое ужасное неудобство, порожденное сей ученой манией, заключается в том, что правительство, не имея у себя профессоров, принуждено будет обращаться в чужие края; а поелику люди истинно просвещенные и нравственные не стремятся уезжать из своей страны, где их ценят, то сюда, к северному полюсу, являются часто не просто посредственности, но развращенные и даже бесчестные, дабы продать свою ложную науку за деньги. Особенно сегодня на Россию набегает сия пена, которую политические бури гонят из других стран. Сии перебежчики приносят с собою лишь наглость и пороки. Без любви и уважения к стране, без родственных, гражданских или религиозных связей, они только смеются над слепцами — русскими, которые доверяют им самое для себя дорогое. Они торопятся накопить достаточно денег, чтобы обеспечить себе в другом месте независимое существование; постаравшись возвыситься в мнении общества таковыми делами, которые для истинных знатоков суть лишь свидетельство невежества, они отбывают восвояси, дабы и там смеяться над Россией в злонамеренных своих книгах, которые покупает у них опять-таки сама Россия.
Подобное состояние дел тем хуже, что вследствие прискорбного предрассудка у русских принято смотреть на мораль как на предмет совершенно отдельный и независимый от образования, так что ежели сюда приезжает, например, профессор физики или греческого языка, который в других странах признан за человека развращенного и даже атеиста, часто можно слышать по сему поводу: «А что от того для физики или греческого языка?» Так принимают в сей стране европейских мусорщиков, и несчастная Россия платит большие деньги армии чужеземцев, стремящихся развратить ее.
Ежели позволительно, г-н Граф, присовокупить к сим существенным соображениям еще и другие, я обратил бы ваше внимание на то, что наука по самой своей природе во все времена и при любом образе правления создана не для всех людей и даже не для всех людей выдающихся. Военным, к примеру (а это три четверти дворянства), наука и не нужна, и не сродственна. Толь- ко^ артиллерия, инженеры и флот требуют знания математики, да и то чисто практического, не отягощенного излишней глубиной. Для сих родов войска повсюду есть особые школы, но для армии наука не нужна и может оказаться даже помехою. Она делает военного домоседом, не радеющим о службе, и почти всегда лишает его той горячности и хватки, которые рождают великие победы. К тому же большинство никогда не склонно к прилежанию, особливо в высших сословиях.